Мой друг – пилот, я с ним

– Ничем. Ты в городе был?

– Ага. Мало того, что там и раньше от скуки выть хотелось, так нынче на меня пялятся, как на прокажённого. Думал в бильярд, что ли сыграть, так там постоянные шуточки за спиной, а младшие курсы всё что‑то спрашивают, интересуются. Никого из нашего потока. Не знаю, первый раз такое одиночество.

– Вот‑вот. А ты меня ещё спрашиваешь. Что тут терять! Посмотри в свой шкафчик, всё имущество ты унесёшь на себе. Кстати, смотри, что мне ещё дали, они не стали ждать даже недели.

Майк взял у Стэнли бумагу, на которой чёрным по белому было написано:

 

Уведомляем вас, Станислав Полок и Михаэль Бренко, что согласно приказу №467 вы больше не являетесь слушателями академии и поэтому должны в течение суток освободить занимаемые помещения. По прибытии в Кальвин‑сити вы имеете право обратиться в городской центр занятости и расселения.

Секретариат.

 

– Ладно, ничего не меняется, просто времени на раздумья меньше. Завтра будет великий день.

– Знаешь, почему‑то, когда я об этом думаю, мне вспоминается наше последнее приключение, когда пришлось спускаться с четвёртого этажа по балконам.

– Не бойся, если мы и приподнимемся над землёй то, только имея два четыреста сороковых за спиной.

– Вот этого я и боюсь.

– Давай спать.

 

– Майк. Стэнли. Вы как? – лицо Андрея выглядело немного виноватым.

– Привет!

– Нормально, – сухо ответил Стэнли.

– Куда вы собираетесь после завершения… всех дел?

– Завтра подумаем, – ответил Майк и улыбнулся, – во всяком случае, завтра заканчивается наша прописка.

– Поэтому я собственно и звоню. Слушайте, я тут подумал… точнее все мы… мы вспомнили, что вы никогда не ездили на каникулы домой. Если хотите, можете пожить у нас. Всё равно месяц‑другой будет затишье, все будут сидеть по домам, да ездить друг к другу в гости по вечеринам…

– Нет. – Резко сказал Стэнли. – Спасибо за предложение, Рон, но у нас хватает дел.

– Да брось, Стэнли, какие могут быть дела?! Неужто ты думаешь, нам легко? Конечно, мы не на вашем месте, но всё равно, это же плевок на нашу роту! Кто угодно мог оказаться там, у подножья стены. Послушайте, – лицо Андрея заполонило экран, скрыв комнату на заднем плане, – это ещё не конец. Всегда можно что‑нибудь сделать. Форна обещал подобрать адвокатов посерьёзней, у его отца хорошие связи. Встречный иск, апелляция – существует много путей. – Андрей оглянулся и продолжил. – Слушайте, не дурите и приезжайте ко мне, через неделю подъедут товарищи… всё будет хорошо.

– Спасибо, Рон, но…

– Спасибо, – перебил Майка Стэнли, – и не считай, что кто‑то в чём‑то виноват. Помнишь, что сказал наш первый командир: проблемы не у тех, кто нарушает правила, а у тех, кто попадается. Мы ценим всё, что вы делаете, но об этом мы будем думать завтра.

– Тогда…, пока. – Несчастней Андрея они ещё не видели.

 

Тени бежали по земле, подгоняя их.

На всём пути по коридорам и территории академии им не встретилось ни одной живой души, кроме вахтенных курсантов на КПП. Да разве что бесчисленная вереница портретов комендантов проводила их взглядом в основной галерее. Первые относились ко времени основания академии, имели нарядные мундиры, множество знаков отличия и обязательный кортик – символ права на управление силой, которым когда‑то награждались выдающиеся деятели государства. Количество наград к середине галереи возрастало, пока в парламенте не попытались пропихнуть закон о передаче привилегий по наследству. Последовавший переворот и кардинальный пересмотр конституции положил в основу государства принцип безусловного равенства перед законом. С тех пор портреты комендантов, вплоть до предшественника нынешнего, носили строгие чёрные мундиры космического флота с двумя знаками отличий: нашивки гражданского флота и капитанские погоны. Кортиков больше никому не давали.

Увитые плющом стены серо‑зелёных зданий академии свидетельствовали не об одной сотне лет обучения, тысячах выпускников и тысячах отверженных. Вот так многие стояли с вещмешками и, пусть жизнь для них уже резко повернула, только в этот момент в сознании начинал рушиться привычный мир. До того как выходишь на дорогу с пониманием, что уже не вернёшься, надежда ещё живёт. Но ещё никто не возвращался, а место обыденной жизни в голове и сердце постепенно заполняла пустота. Тем более, когда неизвестно, куда идти.

– Ну и… куда? – Майк даже взмахнул рукой, демонстрируя полную неопределённость в судьбе.

– В банк. – Стэнли взвалил тюк на спину и бодро пошёл через шоссе в город.

У банкомата они полностью обналичили карточки, причём образовалась значительная сумма, ведь они, в самом деле, не ездили никуда дальше Кальвина, а в Илане их тратить было практически негде.

Длинная серебристо‑зелёная змея поезда втянулась в туннель и, взъерошив их волосы воздушной волной, исчезла из поля зрения. Майк бросил мешок на перрон и повернулся к Стэнли, который в последний момент удержал его от посадки.

– Не понял?! И куда же мы едем?

– У нас только два пути. В Кальвин мы всегда успеем.

– А в порту, что нам делать? Мы уже обсуждали, нам не хватит денег на билеты.

– Поговорим с Петером, их корабль стартует через два дня, значит, таможни ещё нет.

– И что ты думаешь, он нам скажет? С чем мы к нему заявимся? У тебя что, снова приступ хитробреда?

В соседнем туннеле раздался гудок и с другой стороны перрона появился поезд.

– Пошли.

Они вошли в вагон и пробили билеты. Майк уже давно смирился с вывертами характера Стэнли. Тот если уж задумал какой‑нибудь план, то предпочитал не распространяться о нём, а соучастников информировал по минимуму. Но в этот раз дело не касалось самовольной вечеринки или организации подтасовок на экзаменах, Майку даже думать не хотелось, куда заведёт фантазия Стэнли.

– Послушай, – начал Стэнли, когда они уселись в купе, – всегда есть некая возможность выбраться из той кучи, в которую угодишь. Но я ненавижу скоропалительных выводов, нужно максимально всё держать под контролем. Я только хочу задать Петеру пару вопросов.

– Но…