Мой друг Сибирцев
– Молчать! Знай свое место!.. Чуешь, колдун, люди сегдятся. Тогопись, пока еще я добгый… Не хочешь? Ну что же, пеняй на себя. Эй, молодцы, пошугуйте в сагае и засветите, чтоб видно было…
В избе стало холодно. Стихло во дворе, кончилась возня и у двери, видно, поняли, что ее не взять.
Лешаков следил за окном и видел наголо бритую, желтую, как кость, голову полковника Мыльникова, метавшуюся в жару на этой вот лавке, слышал его бессвязный и быстрый шепот: «…пристрелю, как собаку… золото… где золото?..» Это видение сменило черное безглазое лицо Паши, потом заискрилось, вспыхнуло в углу тяжелое ожерелье – сорок деревень… Оно словно высветило суровый древний лик угодника, его плотно сжатые губы, воздетые персты… Благословляет, указывает… Антипка‑дрянной, подлый мужик, иудина душа – все вертелся, пытал, откуда, мол, парень. Он, поди, и выдал, да. Великие муки принял парнишка‑то… За что, за какие грехи?.. Это Антипкин голос: наших‑то, мол, как медведей… Нет, не жить ему. Есть для него пуля, есть…
У сарая послышались крики, брань. Потом разом осветился двор, высокие сугробы, отблески огня скользнули по подоконнику. Бандиты подожгли сарай. Голоса приблизились.
– Кончено, сволочь! – крикнул Дыба. – Нашли мы, где клад пгятал. Мешки нашли! Кому отдал?.. Отвечай! Когда?..
– Ну вот, – вздохнул Лешаков, – и пришла, стало быть, пора прощаться… Теперь уж одна дорога, господи.
– А тебя мы заживо спалим! – продолжал кричать Дыба. – И кума твоего!
«Как же! – усмехнулся старик. – Поди догони… Опоздал ты, ваше благородие, крепко опоздал».
– Ваше благородие, это же леший чертов, от него слова живого не добьешься! Дозволь, я ему огоньку под стреху. Враз заговорит, как задницу припечет.
– Успеем, Антипка, – отозвался Дыба. – Легкую смегть ты ему хочешь. Эй, доски давай! Заколачивай окно и двегь!
Во двор влетел верховой. Влетел, не опасаясь, не ведая, что происходит. Соскочил с коня. Виден был он в отсветах пламени.
– Ваше благородие! Признал я одного… – прибывший говорил, с трудом переводя дыхание. – В обозе. С охраной… Стреляли, еле отбился…
Лешаков прицелился.
– Где? – вскрикнул Дыба. – Ко мне! Болван!
Поздно. Выстрел из окна бросил верхового под копыта коню, и тот шарахнулся в сторону.
– А‑а! – завопил, срываясь на визг, Дыба. – Зажигай!..
Крепко, на совесть, строил избу старик Лешаков. Выдержанное дерево, полвека стояло, а все светлым лесным духом пахло. Душу свою для людей хранило, для жизни…
Потянуло дымом, послышался треск занимающейся кровли. В окно стреляли не целясь.
Пригнувшись, старик осторожно выбрался в сени. Мощные засовы ставил, словно знал от кого. Не громыхнули бы. Хотя уж теперь‑то все едино… Дышать совсем трудно, дым забивал горло, пламя охватило уже всю крышу, лизало стены…
Бандиты стреляли безостановочно, крики, конское ржание слились воедино. Штабс‑капитан Дыба вскочил на коня, отъехал к воротам – сильно пекло, осели сугробы, завалившие избу по самую крышу.
Дыба визгливо ругался. Где обоз, в скольких днях пути, куда движется? Черт побери, один свидетель – и тот труп!
Никто не заметил, не обратил внимания, как распахнулась дверь и из глубины сеней ударило подряд несколько выстрелов. Рухнули двое сидевших в седле бандитов. Вздыбился и опрокинулся, придавив собой хозяина, конь штабс‑капитана. Насмерть перепуганные бандиты попадали в снег, стали расползаться.
А из сеней, охваченных пламенем, била винтовка, била – пока не рухнула, взметнув к огненно‑багровым верхушкам кедров фейерверк искр, кровля старой Медвежьей заимки.
12
В десятке верст от Верхнеудинска обоз встретил отряд красноармейцев, вызванных нарочным, с утра посланным в город. В двух санях – пулеметчики, остальные – верхами.
Командир – пожилой, неразговорчивый мужик, похоже, из бывших партизан – сразу выслал вдоль тракта дозоры и ехал рядом с санями Михеева и Сибирцева, зорко поглядывая по сторонам. Он ни о чем не расспрашивал, ничем не интересовался, сказал только, что ждут их прибывшие из Читы товарищи и надо поспешать. Легко сказать. Кони‑то еле тянули, дорого им обошлась дорога. Однако к темноте поспели в город.
Быстро проскочили заснеженными улочками, въехали во двор уездного комитета. Добровольцев отправили в казарму, что размещалась в двухэтажном доме, напротив укома, через дорогу. У ворот выставили охрану.
Это был отряд моряков байкальской флотилии – веселые, разбитные парни, все в широких клешах и просторных тулупах поверх форменок. Внесли четыре снарядных ящика в пустой кабинет председателя.
Жилина, протестующего и упрямого, отдали на попечение врача, который сразу и принялся за него.
Двое читинцев были знакомы Михееву. Здороваясь с Сибирцевым, тот, что постарше, представился Филимоновым. Молодой – Васильевым. Встретили тепло, с интересом поглядывали на чекистов. Михеев вскрыл пакет, доставленный из Читы, прочитал бумагу, молча протянул ее Сибирцеву.
– Взгляни‑ка. Что скажешь? Кажется, хороший подарок сделаем Петру Михайловичу.
– Кому?
– Никифорову. Премьеру нашему. Прямо‑таки как в сказке: золотое яичко к светлому празднику.
Сибирцев взял бумагу, стал читать.
Предписывалось срочно доставить специальный груз в Читу и передать в распоряжение правительства ДВР. Всякая задержка исключалась. В конце объявлялась благодарность Военно‑Революционного комитета группе, выполнившей особое задание. И все. Никаких фамилий. Ничего лишнего.
– А в яичке‑то – два десятка пудов, – задумчиво произнес Сибирцев. – По нынешним временам тут, понимаешь, что ни ожерелье, то – батальон. Обут, одет, накормлен, вооружен. М‑да, отольются еще атаманам золотые слезки… – Он задумался, складывая бумагу. – Благодарность – это приятно. А дело пока не закончено… Дорога‑то как? – спросил он у читинцев.
– Похвалиться особо нечем, – отозвался Филимонов, старший. – Есть случаи: чистят поезда. Семеновцы из‑за кордона. Банды всякие… Раз на раз не приходится, конечно.
– А другой путь?
– Другого, к сожалению, нет, – вздохнул Васильев. – И бронепоезда нет. И охрана невелика: отряд байкальцев. Народ, правда, проверенный – коммунисты и комсомольцы. Вот и ломаем голову.
– И задание экстренное, – добавил Филимонов.
– Жилина, что ли, спросить? – усмехнулся Михеев.
– Кто такой? – поинтересовался Филимонов.
– Наш человек, – нехотя ответил Сибирцев. – Доктор над ним колдует… Рана сквозная, промыли, как могли, да ведь в тайге какое лекарство… Если какой малый волосок остался, считай – заражение. Что ж, будем думать… Вы нам в помощь или в качестве курьеров?
