Мортон-Холл. Кузина Филлис
– Так вот какова та девушка, Пол, которую ваш заботливый отец прочил вам в жены, когда я ненароком нарушил ваш с ним тет‑а‑тет! – сказал он, обернувшись на мои шаги. – И вы по‑прежнему считаете, что не пара ей? Глядя на вас минуту назад, я бы усомнился в вашей чрезмерной скромности.
– Мы с Филлис понимаем друг друга как брат и сестра, – твердо ответил я. – Будь я единственным мужчиной в целом мире, она и тогда не согласилась бы взять меня в мужья; и я тоже не могу помыслить о ней, как… как того желал бы отец, – (что‑то помешало мне просто сказать «как о жене»), – хотя мы искренне любим друг друга.
– Хм, удивительно… Не то, что вы любите друг друга как брат и сестра, а то, что вы, Пол, не мыслите влюбиться в такую привлекательную женщину. Ведь она красавица!
Красавица! Женщина! Для меня Филлис была еще девочка – миловидная, но по‑детски угловатая: не зря вспоминался ее смешной передник, с которым она только давеча рассталась… Вслед за мистером Холдсвортом я повернулся к окну взглянуть на нее. Она стояла спиной к нам, подняв над головой корзинку с миской лущеного гороха. Пес с веселым лаем прыгал вокруг, пытаясь дотянуться до воображаемого лакомства: Бродяге надоело лежать, и он радовался любой перемене. В конце концов кузине наскучила эта игра, она притворно замахнулась на собаку, скомандовала «Фу, Бродяга, лежать!», покосилась на наше окно, желая удостовериться, что шум не потревожил гостей, – и увидала нас обоих. Вся красная от смущения она заспешила прочь; неугомонный Бродяга по‑прежнему вился вокруг хозяйки.
– Жаль, не успел зарисовать ее, – промолвил мистер Холдсворт, отвернувшись от окна. Он погрузился в свое кресло, минуту‑другую сидел молча, потом снова встал. – Я многое бы отдал сейчас за подходящую книгу. Чтение вернуло бы мне покой. – Он огляделся по сторонам и на столе для игры в шаффлборд приметил стопку книг. – Так, что тут у нас? Пятый том «Толкования» Мэтью Генри, – начал он перечислять, – «Руководство по ведению домашнего хозяйства», Берридж «О молитве»[1], «Ад»… Данте! Подумать только, кто же это читает?
– Филлис. Я говорил вам. Не помните? Она и латынь знает, и греческий.
– Ну разумеется! Как не помнить! Просто я не подумал, что это одно лицо – что тихая девушка, хлопочущая по хозяйству, и есть та самая ученая особа, которая поставила вас в тупик своими вопросами, когда вы начали бывать у родственников. Ну разумеется – «кузина Филлис»!.. Тут вложен какой‑то листок… Понятно, она выписала трудные, устаревшие слова. Каким, интересно, словарем она пользуется? От Баретти[2] ей мало толку. Погодите! У меня где‑то был карандаш. Дайте‑ка я напишу рядом с каждым словом основные значения, чтобы немного облегчить ей задачу.
Устроившись за круглым столиком с книгой и списком, он принялся подробно толковать слова, вызвавшие у кузины затруднения. Не слишком ли смело он распоряжается в чужом доме, промелькнуло у меня. Короче говоря, я ощутил смутную неловкость. Едва он успел закончить работу, вложить листок в книгу и вернуть ее на место, как напротив дома остановился экипаж. Я выглянул в окно и увидел, что из соседской двуколки вылезла миссис Холмен. Коротко поблагодарив соседа, она направилась к дому, и я вышел ей навстречу.
– Пол, вы уже здесь! – воскликнула она. – Я задержалась, простите… А тут еще Томас Добсон… Сказал, что, если я обожду с четверть часа, он… Но где же ваш друг мистер Холдсворт? Надеюсь, вы привезли его?
В ту же минуту упомянутый друг явил себя, галантно поклонился, взял ее за руку и в самых приятных и сердечных выражениях поблагодарил за добрую заботу о его здоровье.
– Душевно рада вам, сэр! Но благодарить нужно не меня, а пастора, это его идея. Я‑то считала, что вам будет скучно в нашей глуши после всех ваших путешествий – Пол нам рассказывал… Но у пастора другое мнение. Говорит, пока вы еще не окрепли, скука вам не повредит. Он наказал мне попросить Пола почаще бывать у нас, пока вы здесь. Надеюсь, сэр, вам у нас понравится, очень надеюсь! Филлис догадалась дать вам попить‑поесть? Нужно хорошо кушать, если хотите поскорее набраться сил, – понемногу, но часто!
И она принялась по‑матерински участливо расспрашивать гостя о его хворобе. Он, по‑видимому, сразу понял ее бесхитростную душу, и они быстро нашли общий язык. С пастором, вернувшимся домой уже затемно, сойтись было не так легко. Мужчины при первой встрече всегда испытывают друг к другу взаимную настороженность. Но в этом случае каждый старался преодолеть естественную преграду и проникнуться симпатией к новому знакомому, хотя инстинктивно чувствовал в нем представителя иной, неизвестной породы.
В воскресенье днем я тронулся в обратный путь – в Элтеме меня ждала масса дел, и своих, и мистера Холдсворта. Оставалось только гадать, как сложатся отношения моего хваленого друга и почтенного пасторского семейства в предстоящую неделю: за время визита у меня пару раз душа ушла в пятки, когда Холдсворт и пастор едва‑едва не повздорили. В среду я получил записку от Холдсворта, в которой он извещал, что пробудет на ферме до конца недели и уедет со мной в воскресенье; мне же надлежало срочно выслать ему книги согласно прилагаемому списку, а также теодолит и другие геодезические инструменты, отправив их в Хитбридж по готовому участку железной дороги. Я сходил к нему на квартиру и отыскал нужные книги – итальянский, латынь, тригонометрия… Собралась увесистая посылка, к которой еще следовало прибавить геодезическое оборудование. Любопытно было бы взглянуть, что происходит на ферме! Но выбраться туда мне удалось только в субботу.
На станции в Хитбридже меня встретил Холдсворт. За минувшую неделю он стал другим человеком – обветрился, загорел, и в глазах, недавно подернутых апатией, вновь заиграли живые искорки. Я сказал ему, что с виду он совсем здоров.
– Так и есть! – подтвердил он. – Мне уже не терпится приступить к работе. Неделю назад и подумать об этом было страшно, а теперь жду не дождусь. Деревня творит со мной чудеса!
– Так вам здесь понравилось?
– О да! В своем роде идиллия. Настоящая деревенская жизнь и никакой деревенской скуки, вопреки моим ожиданиям. А все благодаря необыкновенному пастору – исключительного ума человек! Заметьте, я теперь тоже зову его «пастор», как все вокруг.
– Так вы с ним поладили? Признаться, я немного опасался…
– Раз‑другой я почти вызвал у него неприязнь своими опрометчивыми заявлениями и неуместными преувеличениями, какими мы бездумно разбрасываемся ради красного словца. Заметив, что такая манера глубоко противна достопочтенному мистеру Холмену, я стал строже следить за своей речью. Весьма полезное упражнение, поверьте, – подбирать для своих мыслей наиболее точные слова, а не просто щеголять эффектными фразами.
– Значит, теперь вы с ним друзья?
– Да, добрые друзья. Во всяком случае, за себя могу поручиться. Я ни в ком еще не встречал такой тяги к знаниям. Своей осведомленностью в самых разных областях он определенно превосходит меня, хотя вся его ученость исключительно книжного толка, тогда как я много где побывал и много чего повидал… Вас не удивил мой давешний список?
[1] Вероятно, имеется в виду сборник работ английского священника‑евангелиста Джона Берриджа (1716−1793).
[2] Джузеппе Марко Антонио (Джозеф) Баретти – автор популярного итало‑английского словаря, впервые изданного в Лондоне в 1760 г.
