Мы начинаем в конце
Стар закрыла глаза, снова запела. Дачесс прильнула к ней, стараясь не наваливаться всем весом, не мешать.
Она бы с радостью подхватила песню, если бы была уверена, что голос не дрогнет.
– Не бойся, я сумею тебя защитить. Для этого матери и существуют.
Дачесс не заплакала, хотя слезы были как никогда близко.
10
Бесчестье падения Уок пережил без свидетелей.
И на том спасибо. Шагал себе, все было нормально – и вдруг опрокинулся на спину, будто жук. Левая нога подвела. Просто взяла и отказала.
И вот он сидит в машине на больничной парковке. Приехал еще днем, но в «Ванкур‑Хилл» так и не вошел. Кендрик предупреждала о проблемах с равновесием, но чтобы совсем потерять контроль, брякнуться всем прикладом? Это страшно.
Мурлычет рация. Сигналы несерьезные: «Бронсон: 2–11», «Сан‑Луис: 11–45»[1]. В руке стаканчик кофе из закусочной Рози, на сиденье – обертка от бургера. Рубашка расходится на животе – прикрыть живот рукой. Вялое дежурство выдалось. Вечером, пока было еще светло, Уок проехал мимо кинговского дома. Винсент, похоже, весь в работе. Ставни снял – видно, будет ошкуривать и заново красить.
Уок обшаривал взглядом ночное небо, но мысли возвращались к болезни. Она оккупировала тело, проникла в кости, в кровь, в мозг. Синапсы вялые – информацию вроде и не теряют, но доставляют с изрядной задержкой.
Он задремал, чтобы за несколько минут до полуночи быть разбуженным очередным сигналом.
Сигнал поступил с Айви‑Ранч‑роуд.
Уок облизнул пересохшие губы.
Сигнал повторился.
Уок завел двигатель, прорезал фарами ночную тьму. Помчался в Кейп‑Хейвен. Звонивший не сообщил никаких подробностей, просил только приехать без промедления. Оставалось молить судьбу, чтобы закончилось пустяками. Может, так и будет. Может, просто Стар опять напилась.
С Эддисон‑стрит он вырулил на тихую, сонную Мейн‑стрит. В этой ее части даже фонари не горели.
Выезжая на Айви‑Ранч‑роуд, сбавил скорость. Выдохнул, не заметив ничего подозрительного – ни скопления людей и машин, ни света в окнах.
Припарковался, все еще сравнительно спокойный, у дома Рэдли. И вдруг увидел: парадная дверь распахнута. Заныло под ложечкой, в легких иссяк воздух. Уок выбрался из машины, расстегнул кобуру. Применять табельное оружие ему еще не доводилось.
Он взглянул на дом Брендона Рока, затем – на дом Милтона. Никаких признаков жизни. Истошно крикнул сыч. Урна опрокинута – не иначе, еноты нашкодили. Одним прыжком преодолев ступени крыльца, Уок ворвался в дом.
Прихожая; тумбочка с телефонным справочником. Несколько пар кроссовок; поставлены не в ряд, а как попало. На стенах рисунки Робина – Дачесс заботу проявляет.
Зеркало со знакомой трещиной отразило его глаза, полубезумные от ужаса. Уок крепче стиснул револьвер, мысленно плюнув на безопасность. Хотел крикнуть – и передумал.
Двинулся коридором, миновал две спальни. В обеих двери открыты, валяется неприбранная одежда. В одной спальне к тому же опрокинут туалетный столик.
Ванная. Кран не прикручен, вода уже переполнила раковину и льется на пол. Уок шагнул в лужу, закрыл кран.
Кухня. Ничего подозрительного. Стрелка часов, будто вспоровшая тишину. Тем не менее Уок не прошел мимо, все осмотрел. Привычный беспорядок. Столовый нож, горка грязных тарелок в раковине. Дачесс утром обязательно вымоет.
Странно, что Уок не сразу его заметил. Он сидел, вытянув руки на узкой столешнице ладонями вверх, как бы говоря: вот, я безоружен, я не опасен.
– Иди в гостиную, Уок, – произнес Винсент.
Горячий, липкий от пота лоб; ствол, нацеленный на друга детства. Осознание ситуации не заставило Уока опустить оружие. Им управлял адреналин.
– Что ты наделал?
– Поздно, Уок. Уже ничего не исправишь. Иди в гостиную, позвони кому следует. Я буду здесь, с места не сдвинусь.
Рука с револьвером дрогнула.
– Следует надеть на меня наручники – или забыл? Действуй по протоколу. Брось их мне – я сам застегну.
Во рту пересохло, язык не ворочался.
– Я не…
– Давайте наручники, инспектор Уокер.
Инспектор. Ну правильно, он же коп. Уок нашарил наручники, прикрепленные к ремню, отцепил, бросил на кухонный стол.
Шаг – из кухни, другой – через прихожую.
Глаза щиплет от пота.
Сцена открылась с порога – сразу вся, в деталях.
– Твою мать, Стар. – Сделать еще несколько шагов, бухнуться на колени. – Господи боже, Стар…
Она была распростерта на полу. Целую минуту он надеялся, что это – последствия очередного эксперимента на себе. А потом заметил главное – и отшатнулся, едва удержавшись в вертикальном положении, и опять выругался.
Кровь. Всюду и в таком количестве, что пальцы сначала скользили по кнопкам рации, а потом стали к ним липнуть.
– Господи…
Уок ощупывал ее тело – куда она ранена? Наконец нашел – не рану даже, а дыру, взорванную плоть точнехонько над сердцем.
Откинул ей волосы со лба. Лицо было бледное, потустороннее. Стал щупать пульс; понятно, не нащупал, но все равно взялся реанимировать Стар. Ритмично надавливая на грудную клетку, косился по сторонам: сбитый со стены светильник, фотография на полу, опрокинутая этажерка.
Брызги крови на обоях.
– Дачесс! – позвал Уок.
Обливаясь потом, продолжил делать непрямой массаж сердца. Руки и плечи ныли от усилий.
Примчались полицейские и «Скорая». Уока оттащили от Стар. Ясно было, что она мертва.
Крик из кухни: «Лечь! Руки за голову!». Через минуту вывели Винсента.
[1] Соответственно, «ограбление» и «подозрительный автомобиль».
