Мы нарушаем правила зимы
Лицо Анны побледнело, так что кожа стала почти белоснежной, а глаза, наоборот, превратились в пугающие чёрные провалы… Она издала что‑то, напоминающее рык, и с небывалой силой оттолкнула Клавдию. Та отшатнулась, уронила какой‑то свёрток, что держала в руках. Хорошо ещё, комнатка была довольно мала, и Клаша упала на постель, вместо того чтобы растянуться на полу. Клавдия вскрикнула и попыталась отползти…
Анна остановилась, мгновение пребывала в неподвижности, затем зажмурилась и потрясла головой, словно избавляясь от некоего наваждения.
– Клаша! Не ушиблась? Ох, прости, я не нарочно!
– Но что это с тобой? – с беспокойством вглядываясь в неё, расспрашивала Клавдия.
– Так… Что‑то нашло на меня нынче. Замёрзла, вот и захотелось попрыгать…
Анна усмехнулась, зябко передёрнула плечами и закуталась в платок. Её тело сотрясала мелкая дрожь, а босые ноги продолжали слегка притопывать.
– А башмаки зачем же сняла? Пол студёный! – недоумевала Клаша.
Но Анна уже справилась с собой. Она помогла подруге улечься в постель.
– Лучше ты мне скажи‑ка, зачем из дома вышла? Тебе же ходить ещё нельзя!
– Хозяйка пообещала работу мне достать. Мы и побывали с ней здесь, недалеко, в модном магазине: хорошо бы, коли сложилось. Вот только у них там полно девушек теперь, а мне она сулила работёнку дать, коли заказов будет много и им не справиться. А работы у них и правда нынче пропасть: сегодня уже и выдали…
Клавдия кивнула на упавший свёрток; Анна тут же проворно подняла его с пола.
– Ты за работу браться собралась? Тебе же нездоровится, ещё вчера говорила – голова болит и кружится!
Клаша лишь пожала плечами: мол, ну и что с того? И Анна знала – переубеждать подругу бесполезно. По складу своего характера Клавдия всегда отличалась решительностью, и уж менее всего была склонна щадить самое себя.
Они посидели немного на жёсткой кровати, которую делили на двоих. После ареста Александры и побега от Лялиной и Анна и Клавдия значительно реже стали смеяться, шутить, беззаботно болтать.
* * *
Как‑то так получилось, что Анна взяла на себя устройство их дальнейшей жизни: она не хотела даже и слышать, чтобы Клаша оставалась хотя бы лишний день в доме Аграфены Павловны.
– Уйдём тотчас, как сможешь вставать, – заявила Анна подруге на следующее же утро после того, как забрали Саньку. – Если через неделю – так через неделю, а раньше, даже лучше будет.
Ещё пять дней Клаша пролежала: при попытке встать у неё кружилась голова и она боялась упасть – да и двигаться было трудно из‑за боли от ушибов и ссадин. Но мало‑помалу ей становилось легче, и Анна сказала Лялиной, что Клавдии необходимо выходить на воздух, чтобы скорее поправиться. Тем более и погода благоприятствовала.
Анна же всё это время исправно, каждый раз после вечерней службы, приходила на Обуховский мост и стояла по два часа, высматривая Илью. Она места себе не находила от страха за него. Хорошо ещё, от полиции ушёл! Если бы его взяли, без документов, без воспоминаний о прошлом – трудно было представить, что его ожидало! Арестовали бы за бродяжничество, а то и разбой какой‑нибудь или убийство приписали бы! Анна содрогалась от этих мыслей: она слишком хорошо помнила собственный ужасный тюремный опыт.
Но на мосту Илья так и не появился. Она запрещала себе приходить в отчаяние: возможно, он просто скрывается где‑нибудь, боясь, что его схватят по приметам, как человека, находящегося в розыске. Адреса Лялиной Илья, конечно же, не знал. От безысходности Анна несколько раз порывалась пойти в тот дом, где его держали в оковах, расспросить ту самую старуху – а вдруг она сможет помочь его найти? Останавливал только категорический наказ Ильи даже не приближаться к этому жилищу, да ещё его непонятный страх перед безобидной на вид старушонкой. В итоге, туда она не пошла – а на мосту встретиться им не удалось.
Анне снова пришлось принимать решение: на этот раз не только за себя, но и за Клавдию, и за Илью. Клаша поправлялась и уже могла вставать – значит, они уезжают! Больше подруга ни за что не выйдет к гостям «Прекрасной Шарлотты». Анна не сомневалась, что долг, которым Лялина пугала Клавдию давно отработан. Что же касалось её самой – поразмыслив, она уже почти не опасалась угроз Аграфены Павловны отказаться от поручительства. Слишком многое Анне стало известно про её делишки, так что Лялиной невыгодно было бы доносить на бывшую постоялицу. В случае надобности Анне ничего не стоило поделиться со следователем некоторыми подробностями из жизни своей хозяйки.
И вообще, ей страшно не хотелось думать о Лялиной и бароне. А Владимира, мачеху и высший свет, отныне закрытый для неё, графиня Левашёва сумела отодвинуть в прошлое и вспоминала лишь изредка.
Однако мечта встретить маменьку оставалась такой же манящей, теперь даже более, чем когда‑либо. Закрывая глаза, Анна представляла, как она наконец увидит Алтын Азаматовну своими глазами, они обнимутся первый раз в жизни, наговорятся, расскажут друг другу всё‑всё, поплачут вместе о папеньке, который любил Алтын всю жизнь! А потом Анна представит ей Илью, свою первую настоящую любовь. И мать благословит их, поможет Анне нарядиться в подвенечное платье… У них будет наконец настоящая семья! А жить – проживут как‑нибудь. Они с Ильёй сумеют прокормить себя и Алтын…
Уносясь в эти мечты, Анна в итоге лишь вытирала слёзы, когда вспоминала, как далеко до их воплощения. По ночам её мучили кошмары; она в страхе просыпалась, гадая про себя – сон то был, или явь? Ей снилось, что и матери, и любимого уже нет в живых, а она ищет их всю жизнь и не может найти…
Клаша замечала, что по утрам Анна приходила к ней с заплаканными глазами и припухшими губами. Подруга не задавала вопросов, за что графиня Левашёва была ей ужасно признательна. Впрочем, Клавдия уже знала про неё почти всё, за исключением, разве что, её странного дара и таинственных превращений. Клаша поддерживала Анну в желании встретить и узнать матушку и запрещала даже думать, что они никогда не увидятся.
– Ты и не говори, Анюта; нет, если только Бог мамашу твою сохранил – встретишь её обязательно! Вот не бывает так, чтобы запросто дитя своё бросить! Про мою‑то мамку я точно уверена, что померла, даже и могилку видала – а то хоть весь город перевернула бы, а нашла её!
– Дело в том, Клаша, что я о ней не знаю вообще ничего! Может быть, она и не в Петербурге вовсе… Знает только князь Полоцкий, а он то ли уехал насовсем, то ли слышать обо мне больше не хочет.
– Так напиши ему!
Анна ничего не ответила, лишь опустила голову. Она не говорила Клавдии о той странной ночи с Полоцким. И о том, что она, Анна, можно сказать, вешалась князю на шею, а тот отверг её, да ещё и отослал прочь.
– Ну, какая ты, Анютка! Подумаешь, что тут такого, возьми да напиши! Чай, корона не свалится! – в своей обычной манере посоветовала Клавдия. – А хочешь, я сама напишу: так мол и так, ваше сиятельство, не угодно ли вам перестать ломаться, будто пряник копеечный, да про матушку моей подруги всё, как на духу, поведать? Могу и по‑французски, коли требуется!
