На поводу у сердца

– Нет. Так просто она на это не согласилась. Естественно, когда я пришел в академию и запросил личную встречу с ней, секретарь в мягкой форме послала меня. Но когда я соизволял так легко и просто сдаваться? Нет уж. Мне пришлось караулить Дакоту у входа академии на протяжении нескольких часов, а затем следовать за ней по улице хвостом с уговорами потратить пару минут на просмотр видео самой талантливой танцовщицы, которую только увидят стены ее академии. И как ты уже, наверное, поняла – убеждать людей я определенно умею, а остальное уже твоя заслуга. Ты получила это приглашение, Ники, лишь из‑за одной любительской сьемки твоего танца. Понимаешь? А теперь представь, как ты сразишь всех наповал, когда подготовишься. Ты обязательно получишь это место, я стопроцентно в этом уверен, – непоколебимые ноты в его голосе закрепляют сказанные Остином слова.

А я стою как вкопанная и даже сказать ничего не могу, лишь неумолимо расщепляюсь на мелкие крупицы. Отчего? Да от всего, чего только можно: от всепоглощающей любви, от неизмеримой благодарности, от теплого ощущения его вечной заботы обо мне и от омерзительно гадкого привкуса собственной лжи. От того, что пока я вытанцовывала полуголая на сцене, развлекая десятки разных мужиков, выполняла поручения Марка и самое страшное – ежедневно боролась с наваждениями с Адамом, Остин тратил свое время и силы, чтобы подарить мне шанс на светлое будущее, о котором я страстно грежу с самого детства.

И вот скажите – как его можно не любить? Как?!

Ему не нужна никакая магия, респектабельная внешность или многомиллионное состояние, чтобы обладать способностью пленить женские сердца. Остин сам по себе воплощение всего прекрасного, что только может быть в мужчине. Он умный, целеустремленный, уверенный в своих силах и точно знающий, чего он хочет и как именно этого достичь. А еще добрый, храбрый и всегда готовый отдать последнее, лишь бы помочь и осчастливить близких ему людей.

Он не только слушает, но и умеет слышать, запоминая все разговоры до мельчайших деталей. Ему не нужно ничего говорить, Остин всегда все знает. Знает и делает. И просить и умолять его не надо. Он делает, потому что любит. По‑настоящему любит. Пусть даже не так, как я того желаю.

И сейчас я смотрю заворожено на самого невероятного в моей жизни человека и впервые за всю прошедшую неделю четко понимаю одно – не важно, как глубоко в меня проникли чары Харта, а он сам – пробрался до души, мое сердце бесповоротно отдано Остину и никому не будет по силам хоть когда‑нибудь это изменить.

Я люблю его. Люблю. Люблю!

Поэтому, когда Остин вновь подходит ко мне вплотную и прикасается пальцами к щеке, я ни в какую больше не могу заставить себя отстраниться, убрать его руки и сказать, чтобы ради своего же блага не смел ко мне приближаться так близко. Это выше моих сил. Выше страха перед Хартом. Выше всего мира.

– Поставь же наконец свои желания на первое место, Ники. Воспользуйся этим шансом и приезжай ко мне в Нью‑Йорк. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к моменту вступительного танца в академии найти подходящую для нас троих квартиру.

– Троих?

– Конечно, я бабушку тоже здесь одну не оставлю. Я ей по гроб жизни обязан за то, что она губила свое здоровье, впахивая на трех работах, пока растила меня. Я хочу дать ей все самое лучшее и, как только твердо встану на ноги, обязательно куплю ей отдельное жилье, но пока она будет жить вместе с нами. Мэгги тоже ничего в своей жизни не видела и давно мечтает посмотреть мир за границами Рокфорда. Она мне сегодня какого‑то черта весь день названивает по пустякам – явно соскучилась очень. И я ее понимаю. Она же все время проводит в одиночестве, мы практически не видимся, даже когда я в городе, поэтому я ни за что не уеду без нее. Уверен, бабушка обрадуется, когда я сообщу ей эту новость. Так же, как и за тебя она будет несказанно рада и скажет то же самое, что и я – тебе обязательно стоит попытать свои силы в «Натиде». Ты сможешь туда попасть. И скажу даже больше: тебе удастся получить и стипендию тоже. Если же нет – не беда. Нужно будет, я попрошу аванс на работе, чтобы внести первый взнос за твою учебу.

– Ты совсем с ума сошел? – потрясенно спрашиваю я, но Остин накрывает мой рот рукой:

– Я не сошел с ума! Я все продумал. Тебе не о чем будет переживать, кроме как о подготовке к выступлению. И по поводу денег тоже не думай. Обещанная мне зарплата позволит все это потянуть. Конечно, вначале будет нелегко и нужно будет урезать расходы по максимуму, но главное – мы сможем наконец зажить так, как всегда мечтали. Поэтому прошу, малышка, хоть раз в жизни подумай только о себе, а не о ком‑то другом, и согласись на мое предложение, – просит он, переходя на шепот.

Склоняет голову ко мне, соединяя наши лбы. Если бы мой рот по‑прежнему не был прикрыт его рукой, протяжный стон наслаждения выдал бы меня с головой.

– Оставь все, что уничтожает тебя здесь день за днем, приезжай в Нью‑Йорк, когда я все для нас подготовлю, и начни там новую жизнь… вместе со мной, – искренне, с надеждой произносит Остин, наконец освобождая мне рот, но не убирает руку полностью, а подушечками пальцев сползает по подбородку вниз, проводит по ямочке ключицы и прикладывает к моей грудной клетке свою широкую кисть.

И замирает. Вслед за ним замираю и я. А вслед за нами и наши дыхания. И только мое сердце под его рукой грохочет в неимоверном темпе, будто еще немного и вырвется из груди на волю.

Остин его слышит? Чувствует? Понимает? И что вообще он вытворяет? Лично я ничего не понимаю, но готова душу дьяволу продать, лишь бы только продлить это как можно дольше.

– Вместе? – едва слышно выдыхаю я, пока кончик языка немеет от желания провести линию по его губам, от которых меня отделяет всего пара жалких дюймов.

– Вместе, – следует его теплое шептание у моего лица.

Оно мгновенно пропускает по всем венам чистейший, бешено пульсирующий огонь. Не мистический, туманящий разум и вызывающий нестерпимый зуд под кожей, а самый что ни есть обычный, человеческий, реальный, что заставляет людей преисполняться жизнью и воспарять от счастья к небесам.

Но я уже имела радость полетать недавно. И, к слову, знатно так полетать. А затем так же величественно на всей скорости рухнуть на землю, превратив себя в безжизненное создание. Еще раз я подобного не выдержу. Клянусь, не выдержу. Просто умру.

– Остин, – вместе с невесомым дуновением ветра шелестит мой тихий голос.

Я упираюсь руками в его живот с твердым намерением отодвинуться, но чувствую, как напрягаются мышцы его пресса, и желаю лишь одного – нырнуть рукой под ткань его майки и ощупать каждый кубик без каких‑либо помех. Но я, конечно же, этого не делаю. Мы так и продолжаем стоять с плотно прижатыми лбами, его рукой, отсчитывающей удары моего сердца, и моими сцепленными пальцами на его хлопковой майке.

Картина архистранная и неловкая для нас обоих, но еще никогда я не ощущала себя столь правильно с ним рядом. Будто на своем месте. Дома. В своем личном безопасном укрытии, в котором могу спастись даже от сверхъестественного шторма.

Но могу ли? Могу? Есть ли у меня хоть один шанс на спасение?

Стоит задаться этим вопросом, как неоднократные сигналы моего смартфона уничтожают всю веру в благоприятный исход. Врубают здравый смысл и быстро заставляют меня отшагнуть от Остина назад, а его – подозрительно нахмуриться.