На поводу у сердца

Я вижу, насколько взвинчено его состояние, но все равно хочу извиниться еще раз.

– Остин, прости меня, я не…

– Не надо, Ники. Ты все верно сказала. Я это заслужил.

– Никто не заслуживает услышать подобное от друга, – протестую я. Хочу взять его руку и сжать крепко‑крепко, но не могу рисковать, лишний раз дразня Харта.

– Да уж… друга, – с грустью усмехается он. – Я тоже тот еще друг – наговорил тебе гадостей. Если кому и нужно извиняться, так это мне.

– Нет, не нужно, – досадливо поджимаю губы. – На правду ведь не обижаются.

– И тем не менее я тебя обидел… Прости за это, Ники. Твое счастье для меня все, и я не хочу быть причиной твоей грусти. Но черт! И ты должна меня понять – не могу я больше терпеть твоих страданий. Не хочу я такой жизни для тебя.

– Я понимаю, – бурчу себе под нос, обхватывая себя руками.

– Понимаешь, но, как всегда, не то, что надо, – сокрушенно вздыхает он, запуская руки в свои волосы. – И я не отстану от тебя, пока ты не согласишься уехать отсюда. Так и знай! Но боюсь, если мы продолжим этот разговор сегодня, я наговорю тебе еще и не такого дерьма. Будет лучше оставить все до завтра. А сейчас… уже вечер, мы оба устали, я несколько часов провел в дороге, да и Мэгги ждет меня, поэтому поехали домой, – он смягчает голос, но глаза по‑прежнему сверкают грустью и негодованием.

Я ничего ему больше не отвечаю. Молча соглашаюсь и, потупив взгляд в землю, смиренно следую за ним.

Да уж… Не думала я, что наша встреча, вернувшая мне все светлые и положительные эмоции, закончится на столь печальной ноте и мы пойдем к машине в полном безмолвии, варясь каждый в своих мыслях. Точно так же проведем весь путь до Энглвуда, даже не глядя друг на друга. И только когда подъедим к дому, тревожный голос Остина вытянет меня из глубоких раздумий.

– Что‑то случилось.

Стоит устремить взгляд в окно, как мои легкие опустошаются, а кожу сковывает льдом. Я вижу возле входа в наш многоквартирный дом столпотворение людей и автомобиль скорой помощи.

– Неужели что‑то с мамой? – произношу вслух единственный страх, который порабощает всю мою сущность. Открываю двери и вылетаю из машины раньше, чем Остин успевает до конца остановиться.

– Ники, подожди!

Слышу его возглас за спиной, но не собираюсь обращать внимания. Я должна узнать, что с мамой все в порядке. Что это не к ней приехали врачи. Что это не ее прикрытое белой простыню тело выносят на носилках из подъезда. Это не ее труп повергает всех соседей в онемелый шок. Это не может произойти со мной. Не может! В моей дерьмовой жизни не случится то, чего я однозначно не сумею пережить.

– Да подожди же ты! Я все узнаю!

Но я не жду, а голос Остина раздается от меня все дальше и тише, как и все остальные голоса людей. Они будто отдаются многократным эхом где‑то вдалеке, когда я прорываюсь сквозь толпу соседей и, игнорируя возмущения врачей, срываю простыню с лица покойника.

Мгновение – и я будто заново рождаюсь. Начинаю дышать. Слышать. Мыслить. Наполняюсь облегчением. Это не мама. Не мамино тело. Не ее светлые пряди и помятое лицо. Это не она. Не она! С ней все в порядке! Она жива!

Мне кажется, мой протяжный выдох был слышен даже на другом конце города. Однако облегчение окутывает меня недолго.

Секунда… три… пять… десять…

И все мои мышцы вновь наполняются свинцом, неконтролируемый ужас охватывает каждую клетку мозга, когда я четко осознаю, что за мертвый человек лежит перед моими глазами.

Этого не может быть. Не может. Не может…

И, честно, не знаю, сколько бы я так продолжала стоять, оторопело глядя в знакомое лицо, если бы меня вдруг не прорезало жуткое предположение, что к этой смерти может быть причастен Адам.

– Что случилось?! Что с ней случилось? Говорите! Что? – словно в беспамятстве налетаю с вопросами на одного из рядом стоящих работников скорой помощи.

– Успокойтесь, девушка! – он пытается ослабить мою цепкую хватку на своей руке, но у него не получается.

– Скажите мне, что с ней случилось?! – всматриваюсь в упор в хмурую физиономию врача, не собираясь давать ему пройти, пока он не ответит.

– Инфаркт… Женщине удалось самой вызвать скорую, но к моменту нашего приезда, к сожалению, она уже была мертва. Пришлось выламывать двери. Вы ее родственница?.. – он говорит что‑то еще и вроде даже начинает задавать вопросы, но я полностью отключаюсь от его слов и во второй раз за последнюю минуту вздыхаю с облегчением.

Адам не виноват. Адам ничего не сделал. Он тиран, эгоист, мистический фрик, но он не убийца. Он не лишит невинного человека жизни из‑за ненормальной похоти к женщине, а на моих руках не будет чей‑то крови. Конечно, не будет. Как я вообще могла о таком подумать?

Тяжеленный камень спадает с моего сердца, однако радости и расслабления я не ощущаю. Лишь давно не испытываемое чувство скорби начинает нещадно сдавливать внутри мне все органы и кости.

Вновь повернув голову к умершей женщине, я чувствую, как гортань сжимают безжалостные тиски, жар опаляет всю область груди и шеи. Я даже не замечаю, что продолжаю крепко держаться за руку врача, до тех пор, пока не слышу суровый голос Остина. Он лишь сейчас сумел добраться до меня.

– Ники, нельзя же так. Отпусти человека, и тебе нужно отойти от…

И тут мой любимый голос мгновенно угасает. Я ощущаю, как приблизившаяся ко мне сзади фигура резко вздрагивает и сразу же замирает без движения.

Не знаю, где нахожу в себе смелость обернуться к нему, но, сделав это, смотрю в побелевшее, как полотно, лицо Остина и разом понимаю – нет в моей жизни никаких тревог, проблем и нерешаемых дел. Нет никого, кого стоит бояться. Нет магии и чувств, с которыми невозможно справиться. Нет ничего, что сравнилось бы с теми болью и страхом, которые я считываю с застылого лица Остина, когда он достает из кармана телефон, по памяти набирает чей‑то номер и, приложив трубку к уху, молчаливо ждет, пока ему ответят.

– Остин… кому ты звонишь?

Обхватываю его руку дрожащими пальцами, не видя ничего вокруг, кроме его рассеянного взгляда.

– Остин, прошу… ответь… кому ты звонишь? – повторяю я, притрагиваясь ладонью к его щеке, и только тогда он переводит свое внимание с безжизненного тела на меня.

– Я звоню Мэгги… Она же мне буквально полчаса назад звонила… Хотела что‑то сказать… А я не… Я не выслушал ее… – тихо произносит Остин.

Я прижимаюсь головой к его груди и обнимаю так крепко, насколько мне только хватает сил. А затем держу его в своих руках, ни на секунду не отпуская, пока он раз за разом настойчиво звонит, наотрез отказываясь принимать один неподвластный никаким исправлениям факт – Мэгги ему больше никогда не ответит.