На поводу у сердца

Да… именно это тепло и стало тем самым главным обманом, что раскроил мне сердце и вывернул всю душу наизнанку. Вовсе не любовь горит в его глазах, не влюбленность и даже не симпатия… а похоть – одержимая, звериная, противоестественная. Она не позволит мне вытурить Адама Харта из своей жизни, пока я не дам ему насытиться собой сполна.

– Ответьте мне, пожалуйста, мистер Харт, – смягчив голос, я нарушаю затянувшееся между нами молчание. – Мне на колени встать и попросить? Скажите – и я это сделаю. Любой ваш приказ выполню незамедлительно и без каких‑либо возражений. Приеду, куда потребуете, встану в любую позу, в рот возьму так глубоко, как вы того пожелаете, лишь бы вас полностью удовлетворили мои услуги. Прошу, возьмите меня на работу, и, клянусь, ваше наслаждение станет для меня главным смыслом жизни, – проговариваю твердо, без запинок и дрожи в голосе, пока в груди будто прожигает ядовитой кислотой, превращая все внутренности в комки раскаленного пепла.

Детально сканируя мое лицо, Харт продолжает молчать, заставляя меня отсчитывать скоростные удары моего сердца. Когда же он внезапно приподнимает руку к моей брови и слегка касается продольной раны, меня точно электрошокером прошибает от головы до пят, вынуждая резко ухватиться за его запястье.

И снова все повторяется: время теряет свое значение, мир утрачивает четкость, пока мы переплетаемся в поединке пронзительных взглядов, одинаково сильно не желая друг другу уступать.

Разница между нами лишь в том, что для Харта это ничего не значит и не составляет особого труда подчинять меня ментально, отравляя своей мужской энергией и мистическим шармом. Для меня же смотреть в его обсидианы – это ежесекундная, упорная, истязающая душу борьба, которая подрывает уверенность в том, что он для меня в самом деле ничего не значит… так же, как и я для него.

Это все неправда! Между нами нет ничего настоящего. Помни об этом, Ники. Помни!

– Давайте договоримся, мистер Харт, – не выдержав нашего зрительного состязания, выдаю сквозь судорожный выдох. – Вы сможете прикасаться ко мне, как и когда вам заблагорассудиться, только после того, как наш рабочий контракт вступит в силу. Если, конечно, вы соизволите принять меня в свой многочисленный штат сотрудников.

Я резко отстраняю его руку от своего лица, и атмосфера в комнате накаляется до опасной отметки, а в черноте его глаз проявляется злость.

Злись, Адам, злись сколько влезет. Можешь хоть сгореть в костре своей ярости. Это все равно не сравнится с тем, что ты заставил меня пережить, и тем, что мне еще как‑то предстоит вытерпеть.

Мне кажется, или я даже начинаю улыбаться? Похоже, да. Обидно только, что этот мастер контроля над эмоциями не позволяет долго насладиться видом своей злости.

Как всегда, он с завидной легкостью справляется с негодованием и вновь окидывает меня надменным взглядом. Таким бездушным, словно не на человека смотрит, а оценивает качество товара, который планирует приобрести. Хотя… именно товаром я для него и являюсь.

Терпеливо и стойко выдержав его пристальный взгляд, я разрешаю себе облегченно выдохнуть, а телу – отмереть, лишь когда Харт завершает тщательный осмотр будущего приобретения и возвращается к рабочему столу, тут же нажимая на кнопку стационарного телефона.

– Сара, перенеси мою встречу с Грегором на другой день, – монотонно проговаривает Адам. Растягивает губы в своей фирменной страшно‑красивой улыбке и смотрит на меня. – Присаживайтесь, мисс Джеймс, и мы прямо сейчас приступим к обсуждению условий вашего счастливого контракта.

 

Глава 1

 

 

Николина

 

Спустя несколько дней после благотворительного приема Роберта Харта.

Может ли моя жизнь стать еще хуже?

Когда‑то я зареклась даже в мыслях задаваться этим вопросом, ведь мне давным‑давно известно – хуже может быть всегда.

Но что мне неизвестно, так это когда же наконец станет лучше? Хоть на немного? Должен же существовать конец черной полосы неудач, после которого наступает белая и все существующие проблемы начинают плавно снижать свои обороты. Не могу же я быть настолько невезучей, что в моей жизни всегда все будет только неумолимо скатываться по крутому наклону вниз, без единой возможности подняться хоть на одну ступеньку выше.

После того проклятого вечера с Адамом я день за днем хожу словно неживая. И, говоря это, я в прямом смысле имею это в виду.

После побега от Харта и нечеловеческой душевной агонии, которую его сила заставила меня пережить, я ощущаю себя пустой, безэмоциональной, непроницаемой для любых внешних раздражителей. Я думала, что полное опустошение и безразличие ко всему вокруг быстро сменятся яростью, но нет. Ничего подобного. Даже спустя больше недели я так и не наблюдаю в себе вспышек гнева. Как, впрочем, и других эмоций, поэтому каждый день я проживаю точно робот, выполняющий все действия на автопилоте.

Но, наверное, оно и к лучшему. Не знаю, как бы я справилась с возросшим объемом дерьма в моей жизни, если бы не пребывала в этом эмоционально коматозном состоянии.

Теперь меня совершенно перестал выводить из себя пьяный балаган в доме, а за всю прошедшую неделю у нас с Филиппом не произошло ни единой стычки, что за все время нашего сожительства является абсолютным рекордом. Также меня нисколько не заботит моральная травля стервозных коллег в «Атриуме». Узнав о незаслуженно (по их мнению) щедрой премии и благосклонном отношении Эрика ко мне, они поставили себе цель за спиной боссов устроить мне «сладкую» жизнь на работе.

И вроде бы они уже давно должны были угомониться, ведь с той ночи, когда я сбежала из приватной комнаты, прошел почти месяц, но почему‑то по сей день не проходит и смены без их косых взглядов в мой адрес, едких комментариев, постоянного разбрасывания моих личных вещей по всей гримерной и якобы нечаянных толчков и подножек, из‑за которых я пару раз чуть было не подвернула ногу и определенно точно заработала несколько синяков.

Серьезно, звучит как детский сад, группа – ясли, но вот с такими недалекими суками мне приходиться работать каждую ночь. И при обычном своем взрывном характере я бы давно поразукрашивала всем паскудным девкам их лица. Однако сейчас мне не составляет никакого труда полностью игнорировать все выпады стриптизерш в мой адрес.

Но и это не самое дерьмовое изменение, произошедшее в моей «прекрасной» повседневности, которое без моего нового безжизненного режима давно бы лишило меня всех нервных клеток и точно довело до убийства.

Как мы и договаривались с Марком после неожиданной встречи с ним на приеме, за его молчание я должна удерживать при себе свою неприязнь к нему, скрывать от Эмилии все его похождения и, самое унизительное, – быть его «девочкой на побегушках». И, знаете, это словосочетание Марк оправдывает с лихвой, отрываясь на мне по полной программе.