На поводу у сердца

Продолжая впиваться в мои губы, словно изголодавшийся вампир, он начинает интенсивно массировать мне грудь своими щупальцами.

– Но тогда нам нужно подумать об Остине… Он же тоже здесь учится, нельзя, чтобы он увидел нас, – спустя несколько секунд нашего эффектного представления произношу последний имеющийся в запасе аргумент, почему Марку необходимо охладить свое «приподнятое настроение».

И слава богу, он срабатывает. Я прямо‑таки облегченно выдыхаю, когда Эндрюз наконец прекращает свой натиск на мои губы и грудь и делает шаг назад, пытаясь успокоиться. Беда лишь в том, что расслабление окутывает меня совсем недолго. Сердце тут же делает кульбит, стоит только услышать его твердый возглас:

– Давай, прыгай в машину, мы едем ко мне!

Я перевожу на Марка изумленный взгляд и сглатываю тошнотворный ком в горле, замечая очертания его готового к новым покорениям члена, проступающие даже сквозь плотную ткань штанов.

– Чего? Сейчас? Тебе разве не надо идти на лекцию?

В моих планах не было забегать с ним дальше второй базы, но потемневший, алчный взгляд Марка без слов дает понять, что он останавливаться на этом не собирается.

– К черту лекции! Так и так собирался свалить с той девчонкой. Но ты еще лучше, Никс. Хочу тебя сейчас же, – плотоядно ухмыляется он и, шлепнув меня по заднице, подталкивает к пассажирской двери.

Вот же черт! Ясное дело, я не собираюсь никак ублажать мудака, однако сесть в машину все же приходится, чтобы еще больше подогреть мотивацию Адама от него избавиться. Я лишь искренне надеюсь, что он это сделает. И желательно, как можно быстрее. А пока мне нужно срочно придумать любую более‑менее вразумительную отмазку, лишь бы не оставаться с Марком наедине.

Он точно конченый придурок, если с такой легкостью поверил в столь резкую смену моего настроения. Не будет этого! Ничего не будет! Я сдохну скорее, чем стану его развлекать. И, Марк, будто слыша мои мысли, решает лично устроить нашу погибель – меня придавливает спиной к сиденью, а громкий визг раздирает горло, когда он резко срывается с места и начинает лихачить по улицам Рокфорда с такой сумасшедшей скоростью, словно за нами увязалась погоня.

– Эндрюз, ты на тот свет торопишься? – остервенело держась за дверную ручку, пищу я после очередного резвого маневра.

– Не паникуй, малышка. Тебе же не впервые со мной ездить. Должна была уже привыкнуть, – с довольной улыбкой мартовского кота отвечает он и для обгона выезжает на встречную полосу, собирая череду возмущенных гудков клаксона.

– Так ты еще никогда не гонял со мной! – отмечаю я и вновь взвизгиваю, когда псих в последний момент уходит от столкновения с автобусом.

– Так ты же мне такую сказку предлагаешь. Нужно поспешить, а то вдруг тебя опять перекроет, и ты решишь передумать.

Невзирая на недопустимое превышение скорости, Марк расслабленно откидывается в кресле и заползает правой рукой под подол моего платья, где начинает ласкать внутреннюю поверхность бедер.

Я стискиваю зубы, мечтая с ноги врезать ему по лицу, а после отмыть с себя его отпечатки, но вместо этого отцепляю мужскую руку от себя и плотно сжимаю колени.

– Не передумаю, Марк, поэтому лучше обхвати руль нормально и, мать твою, на дорогу смотри! – громко ругаюсь я, с ужасом замечая, как светофор переключается на красный и пешеходы начинают ступать на проезжую часть, а автомобиль по‑прежнему летит вперед и даже не планирует останавливаться. – Марк! Тормози!

Даже сквозь свой истошный крик я слышу самый страшный для меня звук на свете, от которого мой мозг мгновенно вытягивает из глубин сознания ужасающий эпизод смерти папы. Я пугаюсь настолько, что намертво закрываю лицо ладонями и сильнее сжимаюсь в кресле. Сердце начинает набатом ухать в груди, заполняя тело парализующим страхом. Поджимаю ноги, опускаю голову вниз и неизвестно сколько сижу так сгруппировавшись, даже не улавливая момента, что мы уже остановились.

Не осмеливаюсь открыть глаза и убедиться, что мы не сбили никого из пешеходов, до тех пор, пока пространство салона не заполняется хрипловатым и до дрожи раздражающим смехом Марка. Только тогда я разлепляю веки и понимаю, что мы, как полагается, стоим прямо перед стоп‑линией, пропуская гущу торопящихся по своим делам людей.

– Не думал я, что ты такая трусишка, Никс. Но кричишь ты, конечно, знатно. Если и на мне сейчас будешь так же кричать, то цены тебе не будет. Люблю я голосистых. Ох, люблю! – мурлычет недоумок, заливаясь хохотом. Он взрывает во мне адскую смесь гнева, в одночасье обрубая всякую связь между языком и мозгом.

– Идиот! Какой же ты идиот, Эндрюз! – ору я, не жалея голосовых связок. – Я думала, мы убьем сейчас кого‑нибудь или сами убьемся! Как же ты меня задрал своими закидонами! Псих! На всю голову повернутый! Из‑за таких, как ты, и погибают невинные люди! Придурок! И развитие у тебя на уровне озабоченного подростка, раз ты повелся на мои слова. Не получишь ты ни черта, тупоголовый олух! Не буду я кричать ни на тебе, ни под тобой, ни сзади, ни спереди! В жизни я не лягу с тобой в одну постель даже под дулом пистолета, потому что терпеть тебя не могу, кусок идиота! – чуть ли не брызжу слюной от злости, намереваясь выбраться из машины, пока светофор не загорелся зеленым, однако, к моему ужасу, ручка отказывается поддаваться, и двери открыть не получается.

– Кто здесь кусок идиотки, так это ты, Никс! – Марк грубо сжимает мои волосы у корней и притягивает мое лицо к своему разгневанному.

Я упираюсь руками в его грудь, желая отодвинуться, но мои запястья также без труда окольцовываются пальцами Эндрюза.

– Сколько ты уже можешь тягаться не в своей весовой категории? А? Сколько? Так и знал, что ты что‑то задумала, не понимаю, на кой черт ты весь этот цирк устроила, да и, если честно, понимать не хочу! У тебя самой в мозгах такая каша, которую хуй расхлебаешь даже ты сама! Но тем не менее я тебя предупреждал, что со мной на эту тему шутки плохи. Теперь я тебе покажу, чем все кончается для маленьких стерв, которые сначала возбуждают мужиков, а потом планируют сбежать, не удовлетворив их. Ненавижу таких девок, поэтому проучу тебя, сука тупая, чтобы думала в следующий раз, когда захочешь повторять подобное с кем‑нибудь другим, – шипит Марк мне в рот и следом набрасывается на него с болезненным поцелуем, продолжая крепко удерживать меня за затылок, чтобы не смела отодвигать от него голову.

Но в этом нет никакой необходимости. Держать меня, я имею в виду, абсолютно не нужно. Я сама никуда не отодвигаюсь от Марка, не сопротивляюсь его властвующему во мне языку, не вырываю руки из его хватки, не кричу и даже не скулю. Не потому, что я вдруг резко закайфовала от его прикосновений, а потому что я будто отрубаюсь от всех ощущений и его грубых терзаний, пока в моей голове, словно бой колоколов, гудят Его слова из недавних воспоминаний:

…Просто назови свою цену, сука тупая! Полмиллиона, миллион, два? Столько хочешь за каждый месяц? Или за неделю? А может, установи мне свою суточную ставку!..

…Не нужны мне твои капризы… Я говорю – ты молча выполняешь и получаешь за это деньги!..

…Кроме сверхъестественного желания, которое ты отражаешь, больше ничего нет. Только это. Несколько месяцев вся твоя жизнь – это только я и никто и ничто больше, а после – мы мирно расходимся и делаем вид, словно никогда и не были знакомы…

Ничего нет, Лина… Только это. Только это. Только это…