На поводу у сердца

– Какое есть, такое есть. Другого не дано, – беззаботно пожимает плечами.

– Ты отвратительный, Марк.

Он отвратительный, а я еще хуже. Гореть мне в аду за это умалчивание о его изменах.

– Не отвратительный, а просто любвеобильный. В моем сердце хватит места для всех окружающих меня красавиц, – насмешливо пропевает Эндрюз, вконец переполняя чашу моего терпения.

Я порываюсь выбраться из машины, однако неподалеку замечаю компанию местных и тут же захлопываю дверь, оставаясь сидеть на месте.

– Да чего ты так боишься? – он оглядывается назад в окно. – Не накинутся же они на тебя только потому, что теперь ты выглядишь как приличный человек, а не жалкая, серая мышь‑пацанка.

– Ничего я не боюсь! Мне просто неуютно в таком виде. Я чувствую себя голой, – признаюсь я и в энный раз натягиваю ниже подол нового платья, желая скрыть бедра, на которые Марк весь путь до Энглвуда постоянно отвлекался от дороги.

– Голой? Ты сейчас серьезно?

– Более чем. То, что я в клубе хожу полуголая, не значит, что в жизни могу делать так же.

– Что за ерунда? Мне кажется, после работы в «Атриуме» тебя вообще ничто не должно смущать. К тому же ты не голая, а в платье, которое безупречно подчеркивает твои сочные формы. Именно так и только так ты впредь будешь всегда одеваться!

– Не всегда, а лишь с тобой!

– Еще чего! С этого дня ты всегда и везде будешь так одеваться. Чтобы сейчас же пришла домой и выкинула на свалку весь свой плебейский гардероб. Хоть раз увижу на тебе старое шмотье – сразу же расскажу все Остину, – твердость его хрипловатого голоса дает понять, что он ни черта не шутит.

– Это уже слишком, Марк! Я на такое не соглашалась.

– А тебя никто и не спрашивает, Никс. Ты вообще из тех видов женщин, которых нужно постоянно заставлять все делать насильно, так как сама ты, похоже, ни хрена не понимаешь, что для тебя лучше, – с несвойственной ему серьезностью выдает Марк.

И его слова задевают меня гораздо больше, чем мне того хотелось бы, вытягивая из глубин сознания мужской голос, низкий тембр которого день за днем не прекращает меня истязать.

– Ты дикая врунишка, готовая нападать, защищаться, сопротивляться… Ты готова вытворять что угодно, лишь бы не признаваться самой себе в том, чего поистине желаешь. Как сейчас, так и всегда по жизни. Но со мной не нужно притворяться. Я чувствую каждое твое желание.

– Заткнись! Не хочу этого слышать! Тебя нет в моих мыслях!

– Ты хочешь свободы. От мешающих мыслей, проблем, жизненных обстоятельств. От нравственных убеждений и разъедающих годами чувств. Ты хочешь придать огня своей жизни, но не можешь, потому что боишься обжечься.

– Да, я хотела чертова огня, но точно не с тобой! Не от тебя! Однако ты все равно спалил меня, так что теперь заткнись и позволь мне вернуться к жизни, в которой нет места для тебя!

Сильно прищурив веки, я встряхиваю головой, чтобы избавиться от отголосков его слов до того, как помимо голоса в сознании перед глазами начнут мерещиться еще и глюки с образом Адама.

– Не делай вид, что сделал это для меня, Марк, мы оба знаем, что это неправда, – вернувшись в реальность, сдавленно проговариваю я.

– Даже не собираюсь отрицать, Никс. В первую очередь я сделал это ради себя. Смотреть на твой убогий вид у меня кончились все силы. Но давай и ты сейчас прекратишь упрямиться и честно признаешься, что тебе пришлись по вкусу все обновки, которые я тебе подобрал и купил, – наглец самодовольно ухмыляется, без всяких слов понимая, что совершенно прав.

И, как бы он меня сегодня ни доводил до нервного тика и тошнотворных спазмов в животе, я все же не могу ему не сказать:

– Спасибо, – тихо, сухо, устало, но все‑таки я заставляю себя поблагодарить Марка, хотя всю жизнь думала, что он станет последним человеком, кому я хоть в чем‑то когда‑нибудь буду признательна.

– Ну вот, еще один прогресс, малышка. Вежливо разговаривать научилась, извиняться – вроде бы тоже, а теперь еще и спасибо говоришь. Ущипни меня, а то, мне кажется, я сплю, – усмехается Марк, сползая плотоядным взглядом с моих глаз на проглядывающую в глубоком вырезе грудь.

– Щипать не ущипну, но по лицу вмажу, если ты и дальше будешь так смотреть на меня, – хватаю его за подбородок и приподнимаю лицо выше.

– Ох, еще как буду, детка, для чего, по‑твоему, я тебя сегодня полдня терпел? – посмеивается засранец, когда я наконец выхожу из машины. – Не трудно будет самой дотащить все пакеты до дома?

– А ты типа вызовешься помочь, если скажу, что трудно?

– Конечно нет, просто хотел узнать, стоит ли остаться и понаблюдать за твоими мучениями или сразу же ехать?

– Я так и думала, – коротко усмехаюсь. – Давай вали отсюда, Эндрюз, пока я не подправила своим каблуком краску на твоей машине, – угрожаю я, торопливо направляясь к подъезду.

– О нет, нет, я все‑таки посмотрю, – слышу довольный лепет за спиной.

Быстро осознав, что козлина пялится на мою пятую точку, оборачиваюсь и показываю ему средний палец.

В ответ он заливается своим хрипловатым смехом и резво срывается с места, оглушая всю улицу громким ревом мотора.

Невыносимый, мерзкий негодяй с суперспособностью бесить меня даже в состоянии полного душевного анабиоза, но почему‑то именно он заставляет меня улыбнуться уже во второй раз за сегодня. Совсем вяло, но все же. При моей безэмоциональной коме это очень даже неплохо.

Но однозначно это была бы параллельная вселенная, а не моя суровая реальность, если бы мне позволили поулыбаться чуть дольше минуты. Еще поднимаясь по подъездной лестнице, мне удается расслышать знакомые голоса людей, беседующих между собой на повышенных тонах и в весьма негативной форме. Ускорив темп, я быстро достигаю своего этажа, где встречаю сильно выпившую маму вместе с пожилым мужчиной в скромном темном костюме и в своей несменяемой старомодной шляпе.

– Мистер Баррет? Что вы здесь делаете? – озадаченно обращаюсь к нашему арендодателю.

– О‑о‑о! Николь! Как раз во‑о‑овремя…

Вместо приветствия мама зависает в недоумении, пытаясь сфокусировать пьяный взор на куче пакетов в моих руках. Баррет же соизволяет поздороваться, несмотря на такое же удивление и четкие ноты негодования в его голосе, что вмиг дают понять – мужчина по какой‑то неведомой мне причине настроен крайне недоброжелательно.

– Так что случилось? – повторяю вопрос, опуская пакеты на пол.

– Нас хотят выселить, – заявляет мама настолько заплетающимся голосом, что мне не сразу удается уловить смысл ее слов.

– Что? Почему?

– Что значит – почему? За вечную неуплату, – резким тоном поясняет мужчина.