Нам можно всё

Отец прищуривается. Сжимает пальцы, мирно лежащие на столе, в кулак.

– А игры кончились. Пора взрослеть, сынок.

– А ниче, что у меня контракт?

– Неустойку выплатим. Не обеднеем. Тебе сейчас о семье думать нужно. Ребенок – это ответственность. Большая.

– То есть ты за меня все решил? – откидываюсь на спинку стула и складываю руки на груди.

Именно в этом наш конфликт с отцом. Он привык все и всегда решать за других!

– Сам ты у нас не в состоянии, до двадцати трех лет дожил, а из пубертата никак не вылезешь. Поиграл в актера – и хватит.

Веду языком по верхним зубам. Занимательно все получается. Шикарно просто. Улыбаюсь.

Мама встревоженно смотрит то на меня, то на отца.

– Лёша, не нужно так радикально. Можно же все обсудить.

– А нечего больше обсуждать, Вил. Мы столько лет «обсуждаем», давно пора было его приземлять.

– А если нет? – смотрю отцу в глаза. – Я могу сейчас содержать и себя, и Алёну, и как минимум троих детей, – вздергиваю бровь, и отец багровеет.

– Сейчас, – папа улыбается, точнее, скалится. – Вот именно, что сейчас. А дальше? После сериала ты что делать будешь? Уверен, что финансы не просядут? Знаешь, сколько актеров‑однодневок на этом рынке? И не забывай, что квартира, в которой ты живешь, машина, на которой ездишь, это все из моего кармана куплено, сынок.

– Вернуть? – стискиваю зубы.

До такого мы с ним еще никогда не опускались.

Отец окидывает меня злобным взглядом, матерится и резко поднимается из‑за стола. Уходит в кабинет.

Мама разочарованно качает головой, когда на меня смотрит, и идет следом за папой.

Тру виски, упираясь локтями в стол. Как меня все это достало!

Через двери и толстые стены слышу, как орет отец и как мама пытается его успокоить. Отодвигаю от себя завтрак и выхожу на улицу. Половина восьмого утра. Алёна скоро должна поехать на учебу.

Сажусь в тачку и сразу звоню Исаевой. Пока слушаю гудки, размышляю над тем, как все выгодно складывается для папы. Он спит и видит вернуть меня в этот город и усадить в свое кресло. Ситуация с ребёнком от Алёнки для него просто сказка.

– Привет, Матвей.

Вздрагиваю от Алёнкиного голоса из динамика. Сглатываю.

– Привет. Сможем увидеться?

– Сейчас?

– Ага.

– Хорошо. Я Нину в сад отвела, могу подождать тебя на остановке возле нашего дома.

– Десять минут, – смотрю на часы.

– Ладно.

– Ты тогда…

Договорить не успеваю. Алёна отключается. Бросаю телефон на соседнее кресло и ускоряюсь. К остановке приезжаю на две минуты позже обещанного, потому что какой‑то баран на светофоре перегородил всем дорогу.

Выхватываю Алёну глазами еще метров за триста от остановки.

Притормаживаю у бордюра и тянусь к ручке двери со стороны пассажира, чтобы открыть.

Алёна поворачивает голову, видит меня и суетливо, осмотревшись, семенит к тачке. На ней джинсы и теплая куртка. Осень в этом году холодная.

– Привет, – мажу губами по Алёнкиной щеке, как только она садится в машину, и вскользь касаюсь ладонью живота. Случайно. Это выходит случайно, но меня слегка подбрасывает. Начинаю мандражировать, если честно.

Алёна молча кивает и щелкает ремнем безопасности.

– Задержался. Прости. Вчера не вышло приехать и…

– Я, вообще, не особо надеялась, что ты вообще приедешь, – пожимает плечами.

Вот это поворот. Ловлю ее взгляд. Смотрю в глаза, которые она тут же отводит.

– Почему? – проговариваю медленно.

– Не знаю. Так чувствовалось.

– Понятно, – вцепляюсь в руль и встраиваюсь в поток.

Пока едем, сам не понимаю куда, постоянно кошусь на Алёнку. Рассматриваю. Оказывается, что не видеть ее месяц куда больнее, чем мне раньше думалось.

– Мама сказала, вы с ней виделись…

Замечаю, как Алёна вздрагивает и моментально напрягается.

– Это вышло случайно. Я не хотела ей ничего рассказывать, просто врач была рядом и…

– Не нервничай так. Все нормально, – вырисовываю легкую улыбку и касаюсь ее ладони. Сжимаю.

Она снова вздрагивает. Смотрит прямо в глаза.

Притормаживаю у ресторана в центре. Здесь есть хорошие уединенные столики.

– Давай поедим и поговорим, ладно? – поглаживаю тыльную сторону Алёниной ладони большим пальцем.

– Хорошо.

Глушу движок, выхожу из тачки и, если честно хочу открыть Алёне дверь, но она меня опережает, выбирается из салона сама.

Чувствую, что опять на ней залипаю, когда смотрю.

Мне нужно было пробовать с ней говорить снова и снова тогда. А я просто уехал…

Не хотел ее больше мучать и себя тоже не хотел. Показательный холод и отрицание от человека, который тебе небезразличен, всегда бьет очень больно.

В ресторане нас провожают к интересующему меня столику.

– Присаживайся, – отодвигаю для Алёны стул.

– Спасибо.

Огибаю стол и сажусь напротив. Отвлекаюсь на официанта. Прошу его принести нам что‑нибудь из их фирменных завтраков и снова сосредотачиваюсь на Алёне.

– Я хотел извиниться за свои слова. О том, что… Когда спросил, от меня ли ребенок, – поджимаю губы. – Просто ты позвонила, только когда… В общем, прости. Я не хотел тебя обидеть. Злился на твой игнор.

– Я понимаю, – Алёна кивает. – На самом деле не знаю, с чего начинают такие разговоры, Матвей.

– Ты уже приняла какое‑то решение?

– Нет. Мне сказали сдать анализы, я ходила к врачу. На этом пока все. Это очень не вовремя.

– Согласен, – киваю и замечаю, как Алёна тут же напрягается. – Я думал обо всем, много. Все сложно, но решать, как поступить, тебе. Это твое тело, и я не имею морального права…

Алёна кусает губы, часто кивает, а у самой слезы по щекам катятся.