Намек. Архивный шифр

Нам своих надо вырастить таких учёных. Ломоносов был самородком. А надобно систему образования устроить так, чтобы она рождала гениев с обязательностью, с какой хорошо возделанное, удобренное поле рождает тучные хлеба…

Никита Ильич вдыхал с наслаждением морской воздух. Хорошо до чего не заботиться о выгодах и расходах! Но вот беда. И систему образования не расчислишь, и ни единого учебного заведения не выстроишь, ежели не научишься сводить расходов с доходами. Никто не понуждал его, он сам, собственной свободной волей решил обучиться искусству коммерции. Ведь ты плывёшь к чужим берегам с торговою компанией, с миссией – укрепить торговые связи с молодым государством – расширить их поелику возможно. А значит – учись считать! Кто воспримет тебя всерьёз как переговорщика, когда не умеешь? И главное, дипломатическая – твоя собственная – миссия провалится вместе с торговой. Или того хуже. Покажешь слабину – что тебя можно облапошить. Вот чего допустить нельзя! Поэтому сидел Никита Ильич днями напролёт над расчётами, которые сам себе задавал, и заполночь порой заходило.

Купца второй гильдии Павла Митрофановича Обознова, что отвечал за весь товар на корабле, Никита Ильич назначил себе в репетиторы. В редкие минуты, когда тот не страдал от жестокой морской болезни, склонялся над столом, где начальник экспедиции разложил бумаги, исписанные да исчёрканные, слушал объяснения Никиты Ильича в молчании, не перебивая. Не столько почтительно слушал, сколько с цепким вниманием. Дослушав, в несколько фраз всего объяснял, чего Никита Ильич не учёл в своих рассуждениях, отчего все расчёты насмарку – это в худшем случае, или же как их поправить – это в самом лучшем, когда учитель был почти доволен работой ученика. Начальник экспедиции скалился с досады, совсем по‑волчьи, но не страшно для Павла Митрофановича. Тот качал головой сочувственно и думал про себя – только раз один, немного выпивши, чего ему, староверу, не положено было вовсе, сказал вслух:

– Не зря так Богом устроено, чтобы были на Земле разные сословия. Господам назначено командовать. Залюбуешься, как иные командуют. Без господ‑командиров не прогнали бы проклятого Бонапартия, хоть весь народ костьми бы лёг. Без Пожарского не прогнали бы ляхов. Без Дмитрия Донского…

Павел Митрофанович историю государства Российского знал и любил. Часто заносило его порассуждать, на уроки прошлого полагаясь. Но тут прервал себя, не дал мысли унестись в дали прошлого, вернулся к начатому:

– А торговля, уж простите, не господское дело. Не оттого, будто, как некоторые думают, низкое это дело, вроде как стыдное – о деньгах печься, о выгодах. Торговля – тонкое дело, высокая материя, настоящая симфония, ежели умеючи. А производство фабричное наладить? Заводы поставить? Моцарт нужен! Багратион! Но! От купеческого сословия.

– Полно, Павел Митрофанович, – тихо, с едва заметной лукавой улыбкой возразил капитан, в том застолье участвовавший. – Будто история не знает бездарных полководцев, будто нет господских деток никчёмных, коих ни к какому делу не приспособишь!

– Так‑то оно так, – торговец с довольным видом огладил бороду, – а купца, вовсе плохого, не найдёте. Разорились плохие‑то, промышляют ремеслом, крестьянствуют.

– Вот! Крестьян‑то ты, Павел Митрофанович, вовремя помянул. Ты ведь сам крестьянский сын. Твой отец выкупился из крепостных. Был крестьянин – стал купец. А говоришь – сословия Богом назначены!

Павел Митрофанович победно улыбнулся, маслянисто сверкнул глазами – совсем его развезло от стаканчика красного.

– Богом и устроено, что выкупился. Кому положено, тот и купец!

Никита Ильич философических бесед долго не слушал. Противником не был, но… Ему дело подавай! Отходил от стола и, присев к окну поближе, а то и на палубе, на свежем воздухе устроившись, изучал атлас по географии и природе Северо‑Американского континента, нарочно с собой захваченный, или записки путешественников, там побывавших.

Сейчас Никита Ильич вышел на палубу без книги. Дал отдых голове. Щурился от рассеянного, слепящего света.

Солнечные лучи преломлялись в мареве, всё слепило – и небо, и вода. Вдыхал прохладный, влажный, солёный – такой свежестью вовек не надышишься! – морской ветер, который сегодня был игрив и ласков.

– Вижу землю!

Никита Ильич, едва придержавшись за перила, взбежал на мостик. Стоял молча, наблюдал, как расширялась неясная, неяркая, никаким определённым цветом ещё не окрашенная полоса у окоёма, как команду корабля постепенно охватывало радостное волнение. Сам он испытывал чувства смешанные, как всегда почти с ним случалось в конце долгого пути.

Никита Ильич, как ребёнок, любил само движение, сам процесс удаления от привычных мест, то рваный, то монотонный ритм дороги, с её ухабами, кюветами и накатанными колеями, со штормами, штильными затишьями, с ровными и сильными попутными ветрами. Прибытие на место пробуждало в нём все силы его живого природного любопытства. Но полная остановка движения, успевшего войти за долгую дорогу в плоть и кровь, порождала меланхолию, как пробуждение от чудесного сна. В дороге нет подлинных забот, кроме как о телесном благополучии, собственном и спутников. Ты налегке и свободен. Но по прибытии все обязанности твои наваливаются на тебя с удвоенной силою. Долг твой перед людьми, за которых несёшь ответственность, перед делом, за которое взялся, перед царём и Отечеством вытесняет ребячество из сердца. А сердце ребячливо по натуре и грустит об утраченной свободе.

 

Прибытие корабля в столичную гавань торжественно и парадно только во время великих праздников да визитов монарших особ. Для команды шлюпа прибытие растянулось на несколько дней. Подходили шлюпки с мелкими чиновниками, то энергичными, то вялыми. Обмен приветствиями, отправка и получение официальных писем и запросов, согласование условий, нудное, томительное ожидание. Наконец, местный лоцман и проводка по широкой ленивой реке. Гавань с запахами рыбы, смолы, мокрой пеньки, водорослей, с очертаниями незнакомого города. Блестящий от влаги причал. Берег. И ощущение, от коего отвыкли – твёрдой земли под ногами.

Заботы о жилье легли на плечи самих путешественников. Делегация от местного городского головы предложила осмотреть на выбор несколько адресов, прозрачно намекнув, что гостям предстоит самостоятельно нести расходы за постой. Никита Ильич был к такому обороту дела совершенно готов. Страна только что перенесла тяжёлую войну с Англией, ещё тяжелее пришлось от торговой блокады. У Никиты Ильича были заранее отложены средства на оплату проживания, еды и прочих бытовых нужд для команды и младших офицеров корабля. Однако же отправиться осматривать город и выбирать жильё вместе с капитаном и Павлом Митрофановичем ему не удалось.

На борт прибыла ещё одна делегация. Никита Ильич даже толком не разобрался: не то от властей штата Колумбия, не то от общего парламента всех Североамериканских Соединённых Штатов – конгресса. Ещё здесь существовали разные политические партии, как впоследствии открылось, не слишком ладившие между собой. Одни поддерживали сближение с Россией, другие косили в сторону бывшей метрополии. Так или иначе, Российская империя поддерживала вполне дружеские отношения и тесные торговые связи с молодым государством Нового Света. На Высочайшем уровне даже нашли время и средства снарядить экспедицию с дипломатической миссией, несмотря на то, что все помыслы были сосредоточены на Венском конгрессе. Североамериканцам же, так или иначе, лестно, что такая сильная держава, как Россия, расположена к ним.

Во всех хитросплетениях местной политики Никите Ильичу только предстояло разобраться. А покуда он взял визитёров на себя, чтобы отпустить капитана и его помощника в город, поскольку день клонился к вечеру и мешкать им не стоило.