Непокорные
Кейт вздрагивает. Становится холоднее, тепло уходит прочь вместе с солнцем. Она встает и оглядывается. И кое‑что замечает.
Меж корней платана приютился старый деревянный крест, поросший лишайником.
На нем нет ни имени, ни даты. Но, наклонившись, она видит еле заметные очертания неровных букв. RIP[1].
Солнце скрылось за тучами, и на Кейт падают первые капли дождя.
Пока она стоит перед крестом, в саду словно становится все больше и больше звуков. Ей кажется, будто ее кожа стала сверхчувствительной, будто у новорожденного животного. В животе и в венах нарастает ощущение, будто что‑то хочет войти в нее. Или хочет выйти.
И она бежит; за нее цепляются незнакомые растения, оставляя на одежде красные и зеленые следы. Она захлопывает за собой дверь, задергивает шторы на окнах, чтобы не видеть сад и особенно платан. Крест. Деревянный, позеленевший от времени, обхваченный корнями платана.
Не может же это быть могилой человека? Хотя… коттедж такой древний. Она вспоминает слова продавщицы. Берет начало в глубине веков. Может, это кто‑то из Вейвордов?
Она надеялась найти хоть что‑то среди бумаг тети Вайолет. Но в папке, которую она обнаружила под кроватью, не было ничего раньше 1942 года, ничего о самом коттедже или о том, кто здесь жил до тети Вайолет.
И тут Кейт вспоминает, что в доме есть чердак. Кажется, она видела люк? В коридоре. Возможно, что‑то найдется там.
Когда Кейт наступает на верхнюю ступеньку лестницы, та скрипит. Бог знает, сколько лет этой лестнице: она нашла ее на заднем дворе, ржавеющую, наполовину заросшую ползучим плющом. Не обращая внимания на протестующую ступень, она толкает крышку люка.
Чердак огромен – высоты почти достаточно, чтобы встать в полный рост. Она включает фонарик на телефоне, и темные очертания обретают форму.
Вдоль стен тянутся полки, на которых посверкивают законсервированные образцы насекомых. Чуть поодаль возвышается громоздкое бюро. Даже при свете фонарика оно выглядит исцарапанным и очень старым, возможно, даже старше остальной мебели в доме. В нем два ящика.
Она открывает первый. Он пуст. Затем она пытается открыть второй, но он заперт.
Тогда она снова открывает первый, тщательно шарит в глубине на случай, если что‑то упустила, какую‑то подсказку. Она резко выдыхает, когда ее пальцы касаются чего‑то. Вытащив этот предмет наружу, она видит, что это тряпичный сверток. Кейт решает, что не будет разворачивать его здесь, в темноте. Что‑то скрежещет по крыше, и у Кейт едва не выпрыгивает сердце из груди.
Она опускается в прямоугольник желтого света, крепко сжимая в руке сверток; его пыль въедается ей в кожу.
Она разожжет камин, заварит чашку чая, включит как можно больше лампочек. А потом посмотрит, что там, в этом свертке. Странно, что второй ящик оказался заперт. Как будто тетя Вайолет что‑то прятала в нем.
13
Альта
Я смотрела, как Грейс клянется на Библии говорить только правду и ничего, кроме правды. Обвинитель встал и медленно направился к ней. Я видела, что Грейс смотрит на меня.
Мне хотелось отвернуться, спрятать лицо в ладонях и свернуться калачиком, но я не могла. На меня смотрело слишком много людей. Я была главным зрелищем в Ланкастере. Мужчины в зале показывали меня женам; матери шикали на своих неряшливых детей. Отовсюду непрерывно доносились шепотки. Ведьма. Повесить ведьму.
Обвинитель приступил к делу.
– Назовите для суда свое полное имя, пожалуйста, – сказал он.
– Грейс Шарлотта Милберн, – едва слышно ответила она. Ее слова прозвучали настолько тихо, что он был вынужден попросить ее назвать себя еще раз.
– И где вы проживаете, госпожа Милберн?
– На ферме Милберн, вблизи Кроус‑Бек.
– И с кем вы жили там раньше?
– С моим мужем. Джоном Милберном.
– У вас были дети?
Она помедлила. Рука непроизвольно легла на живот – на ней была зеленая шерстяная юбка, достаточно свободная, чтобы скрыть фигуру. Мысленно я просила ее не смотреть на меня.
– Нет.
– Будьте любезны, скажите суду, что выращивают на ферме Милберн: животных или растения?
– Животных, – ответила Грейс.
[1] Rest In Peace – покойся с миром.
