Незаконный наследник. Стать прочнее

– Я курсы журналистики и художественной фотографии заканчивал, – ответил он и смутился. Словно ему было стыдно за то, что он только какие‑то курсы закончил, а не что‑то большее.

– А почему так грустно? – я усмехнулся.

– Это всё, на что хватило денег. Думал, что смогу пробиться, но… Наверное, я просто не умею себя продать подороже, или что‑то не так делаю…

– Да, нет, делаешь ты вполне на уровне, – я поднял снимок, где Камилла обернулась. – Сколько тебе понадобится времени, чтобы собраться?

– Собраться куда? – он уставился на меня.

– Полетишь со мной в Новгород, – я снова взял в руки снимки. – У меня есть газета и два журнала. И в обоих журналах всего один фотограф, а это ни черта неправильно.

– Вы сейчас серьёзно? – Он уставился на меня. – Я видел эти журналы, там же основное и главное – это фотографии.

– Верно. И мне не нравится, как получаются съёмки с местности. Модели в студии – там всё отлично, даже я красавчик. А вот всё остальное, особенно машины и оружие… м‑да. Испортить Ушакова на стрельбище – постараться нужно, но нашему фотографу это удалось на все сто.

– Я… – он нащупал за спиной стул и сел на него. – Я даже не знаю. А где я буду жить?

– К Рыжову тебя подселю. Хоть баб не будет водить и всё время учёбе посвятит, – я посмотрел на него. В гостиной горел один‑единственный ночник, и тусклый свет придавал комнате мистический и таинственный вид. – Есть, правда, одно условие. И мне и службе безопасности империи понадобятся гарантии того, что ты даже по пьяни язык не развяжешь. Сам понимаешь, вот это – дело государственной важности. – Я указал на снимки.

– Вообще‑то, не понимаю. Я знаю парня на фото – это Лейманов. Видел его в городе, и на верфях, когда про «Ундину» заметку писал на заказ. А вот кто эта девица – понятия не имею. И какое отношение наследник Леймановых может иметь к государственной безопасности, даже не представляю, – Иван протёр лицо руками. По худому запястью скатились дешёвые часы. Мой взгляд почему‑то зацепился именно за это запястье и эти долбанные часы, которые катались по руке, потому что браслет был велик, и что‑то с ним сделать не представлялось возможным.

– Это легко узнать, и тебе, как журналисту об этом прекрасно известно, – я хмыкнул и поднялся с дивана. – Сначала будет немного больно, но ты практически сразу перестанешь чувствовать стража. Он считывает намерения. Если ты всерьёз решишь меня предать, он сначала предупредит тебя покалыванием, чтобы одумался и за ум взялся. Если же ты не послушаешь предупреждения, то страж тебя убьёт. Собственно, я воспринимаю подобную меру как казнь за измену, только без промежуточной реакции в виде поимки.

– А давайте, – махнул рукой Иван. – Я‑то думал, что вы меня прямо здесь, того… А так, да с такими условиями и потерпеть можно. Тем более что я не собираюсь, ни вас, ни родину предавать. Даже не думал никогда об этом.

– Руку оголи до локтя и протяни мне. – В комнате резко похолодало, и на моей ладони начал рождаться страж в виде сколопендры. Точно такой же до сих пор живёт в теле Рыжова, который уже, похоже, забыл про него.

Петров поёжился, а сколопендра соскочила с моей ладони и принялась внедряться прямо под кожу. Зрелище было не из приятных, про ощущения самого Петрова вообще промолчу. Он сжал руку в кулак, закрыл глаза и застонал. Терпи, парень, я знаю, что это очень больно. Сколопендра полностью скользнула под кожу, прошлась волной по руке вверх, и исчезла, уйдя вглубь тела. Где‑то внутри страж свернётся в клубок, чаще всего они выбирают место под сердцем, и уснёт, пока не почувствует, что носитель повредился головой и хочет совершить глупость, а именно: предать хозяина. Вот тогда Иван снова почувствует присутствие в себе стража. А пока можно и расслабиться.

Пока Петров приходил в себя, я набрал номер Гамлета и попросил его свозить Ивана до дома, чтобы он собрал свои, подозреваю, что немногочисленные пожитки, и привёз обратно.

Подождав, пока за Ванькой закроется дверь, я вытащил новый телефон из упаковки. Его мне отдал Подоров вместе с нужным мне номером. После этого звонка мне предстояло трубку уничтожить, потому что спецслужбы уже научились отслеживать местонахождение телефона по сохранённому номеру в трубке того, кому звонили. На самом деле, всё было просто, они использовали почти тот же самый приём, что и Ушаковы, когда пеленговали передатчики. Покрутив в руке телефон, почти ничем не отличающийся от моего, я поднял ту фотографию, которая мне больше всего понравилась, и набрал номер.

– Кто это? – раздражённый мужской голос, который ответил практически сразу же, дав понять, что Камилла рассказала папочке, что конкретно влетела, и что ждёт всесторонней поддержки и помощи от родителя. А также ответ на вопрос: «Что мне, вашу мать, делать?»

– Вот именно сейчас, когда я любуюсь запечатлённой во всей красе грудью прелестной Камиллы, знать кто я, совершенно необязательно. – То ли со сна, то ли оттого, что я недавно призывал дар смерти, но мой голос звучал хрипло, и мне не нужно было даже как‑то пытаться его изменить. – Эта родинка под левой грудью, просто валит наповал. А какие линии живота… Мои комплименты, у вас, господин Уэльс, получился истинный шедевр. Правда, мужик под её попкой портит всю остальную картину… Да и умом девочка обделена. Это надо было додуматься, заселиться в отель под своим настоящим именем. Ещё скажите, что она по визе с настоящим именем в страну прилетела, инкогнито, – я рассмеялся. Смех прозвучал грубо, и даже мне резанул слух.

– Чего вы хотите? – сухо спросил Уэльс. Так, он знает, в чём проблема, и видит в этом проблему, а, значит, она его зацепила, иначе не слушал бы гадости, а просто отключился от звонка. – И откуда у вас мой личный номер?

– О, на самом деле у вашей дочурки такой интересный юрист, просто пупсик. А как он ей предан, ух. Наверное, будь его воля, он бы и в постели Камиллу охранял, но… Она туда привела сына местного клана. Это было так просто напоить его, он же так переживал, так переживал, что выболтал всё, о чём я его просил. Просто душка, – и я снова рассмеялся. Мне нужно было вывести из игры юриста, и, что‑то мне подсказывает, что у меня получилось, очень уж красноречиво задышал в трубку взбешённый отец. У него, похоже, пар из ноздрей валит, и он мечтает сейчас кого‑нибудь придушить. Интересно, какой у него дар?

– Чего ты хочешь, ублюдок! – прорычал Уэльс.

– Денег. Всё очень банально. Я хочу много денег. Иначе я продам эти фото… Да всем, кто захочет их купить. При наличии негативов их можно много напечатать, и даже мужика, на котором ваша дочурка устроилась, можно не убирать, думаю, найдутся любители и им полюбоваться.

– А…

– Я перезвоню и сообщу условия, – и я отключился, продолжая задумчиво рассматривать снимок. Затем сгрёб фотографии в стопку, забрал негативы и унёс в спальню.

Вернувшись в гостиную, повертел в руках телефон. Достал из кармана мой родной и сравнил. Они абсолютно одинаковые. Вроде бы Вольф что‑то говорил насчёт индивидуальных моделей, но, или пока не получается, или… Хрен его знает. Я уже не помню, может быть, мне про модели послышалось. Надо бы уточнить. Проверив свой телефон, убедившись, что да, это действительно мой, потому что телефонная книга была забита сохранёнными номерами, я сунул его в карман. Второй же телефон кинул на пол. Чтобы его испортить, достаточно как следует наступить. Нужно всего‑то слегка повредить матрицу. Разломав дорогую игрушку и выбросив останки в мусорное ведро, я дождался, когда явится Иван, и после этого пошёл в свою спальню, чтобы вздремнуть.