Ничья

Бежала она долго, страх гнал ее по темному городу, хватая за пятки и стуча в висках. Наконец, совершенно обессилев, девочка упала у какой‑то высокой ограды на газон. Тяжело дыша и захлебываясь собственным дыханием, рухнула, беспомощно закрыв голову руками.

Наверное, было холодно, но она, разгоряченная бегом и нахлынувшей паникой, этого холода не чувствовала и не замечала. Словно впала в забытье. Голова кружилась, хотелось пить и стучало в висках.

От пережитого ужаса и навалившейся обреченности ей хотелось стать невидимой, исчезнуть, провалиться сквозь землю.

Она то ли бодрствовала, то ли, обессиленная, дремала. И в этом странной полудреме вдруг услышала чьи‑то легкие шаги и осознала, что кто‑то остановился рядом.

Припав к каменной ограде, девочка съежилась в клубок, сжалась, словно пружина, и медленно подняла голову.

Возле нее стоял невысокий плотный мужчина в длинном платье до пят, на груди его висел крест, волосы с проседью были убраны в хвостик. Незнакомец чуть наклонился, чтобы разглядеть свою находку.

– Кто это здесь? Чья ты?

Лиза, готовая тут же вскочить и бежать дальше, исподлобья глянула на него.

– Ничья.

Мужчина, помолчав, пожал плечами и ласково усмехнулся.

– Ну, ничья так ничья. А чаю хочешь горячего? С булкой, с вареньем.

Девочка сглотнула слюну, сразу наполнившую рот, и, подумав, кивнула.

– Хочу.

– Тогда вставай, – мужчина протянул ей руку.

– Бить будешь? – Лиза недоверчиво отпрянула.

– Господи, – человек в длинном черном платье изменился в лице и перекрестился. – Нет. Никогда. Никто и никогда тебя теперь бить не будет. Веришь?

– Верю, – доверчиво отозвалась Лиза.

Мужчина помог ей встать, и, взяв за руку, повел за собой. Лиза огляделась. В ночной темноте посреди огромного двора высился большой белоснежный храм, увенчанный золоченым крестом, уходящим в темное небо.

– Ух, ты, – девочка с интересом посмотрела ввысь.

– Ты знаешь, что это? – улыбнулся незнакомец.

– Крест. Это церковь?

– Да. Это городское подворье Сосновского мужского монастыря. Ну, пойдем.

Они вошли в небольшой домик, приютившийся за храмом. Мужчина, включив свет, приветливо махнул рукой.

– Проходи.

Откуда‑то из глубины дома вышла маленькая заспанная женщина.

– Вы сегодня рано, – она перевела взгляд на девочку. – Вы не один, отец Леонид?

Мужчина поздоровался с женщиной и обернулся к девочке.

– Наверное, нам нужно познакомиться, как думаешь? А то как же чай с незнакомцем пить? – он ласково улыбнулся ей. – Я – отец Леонид. Настоятель монастыря. Сегодня здесь службу буду вести. А это наша хозяюшка Матрена, она у нас самая главная по хозяйственной части здесь.

– Ой, скажете тоже, – смущенно потупилась маленькая женщина и подошла к девочке. – Ну, а тебя, красавица, как звать‑величать?

Лиза, внезапно ощутив такую теплую волну умиротворения и спокойствия, робко улыбнулась.

– Лиза.

– Вот и хорошо, Лизонька, – отец Леонид погладил ее по голове. – Имя‑то какое у тебя замечательное! Ну, Матренушка, чаем‑то напоишь нас?

Женщина захлопотала, засуетилась. Поставила чайник, заварила крепкий чай, расставила на столе, накрытом белоснежной скатертью, чашки с блюдцами, ложечки и салфетки. На середину поставила вазочки с вареньем и медом. Разложила пряники и печенье.

Лиза, усевшись на стул, завороженно следила за ее действиями. Ей, выросшей в бесхозности, запущенности и заброшенности, все сейчас казалось странным: и эта белоснежная скатерть, и эти крошечные ложечки для варенья, и эти синие чашки с блюдцами. Но больше всего ее поразили эти любовно вышитые салфеточки, которые Матрена разложила возле чайных пар.

Опустив глаза, она осторожно глянула на свои грязные руки, на ногти с черной каемкой, на сбитые колени, растоптанные домашние тапки. Отец Леонид, заметив это, мягко тронул ее за плечо.

– Лиза, пойдем покажу, где можно руки вымыть и умыться.

Он довел ее до ванной, дал полотенце и деликатно вышел, а она, намылив руки, стала отчаянно тереть их одну о другую, пытаясь смыть въевшуюся грязь. Потом намылила лицо и, жмурясь от мыла, жгущего глаза, яростно плескала и плескала себе в лицо целые пригоршни воды. Умывшись, Лиза долго задумчиво стояла у белоснежного полотенца, не решаясь его тронуть, но затем уткнулась в него лицом, замерев от блаженства.

Когда же, наконец, она появилась в комнате, Матрена всплеснула руками:

– Лизонька, я уж думала, ты там утонула! Садись, милая, чай стынет.

Девочка присела на стул, оглядела стол и вдруг обернулась к отцу Леониду:

– А где булка? Ты же булку обещал.

– Матрена, что ж ты меня подводишь? – рассмеялся отец Леонид. – Давай‑ка булки к столу.

Матрена, посмеиваясь, заспешила к буфету, достала румяные круглые булочки.

– Ой, Лизонька, прости. Я‑то привыкла, что отец Леонид до службы ничего не ест, вот и не сообразила. Кушай, милая!

Переглянувшись с Матреной, отец Леонид наклонился к девочке, уплетающей за обе щеки булки вперемешку с вареньем.

– Лиза, а сколько лет тебе?

– Семь, – облизывая ложку, проговорила с набитым ртом девочка.

– Царица небесная! Надо же, – покачала головой Матренушка.

Отец Леонид, тяжело вздохнув, глянул на часы, неторопливо встал.

– Лиза, давай так договоримся. Я сейчас на службу пойду, а ты кушай спокойно, Матрена тебе еще чаю нальет и булки подаст. А потом, если хочешь, поспи. Матрена покажет, где лечь. А я после службы приду, и мы с тобой поговорим, хорошо?

– Прогоните? – испуганно встрепенулась Лиза.

– Нет, деточка. Просто дождись меня, обещаешь?

Лиза настороженно затихла, лихорадочно раздумывая над его предложением, но через уже мгновение доверчиво кивнула.

– Хорошо. Иди.