Охотясь на Аделин

Макс качает головой, его рот кривится в улыбке.

– Рик ни на кого не работает. Он просто дружит с правильными людьми. Я знал, где живет т‑твоя девушка, а он знал, как передать ее в нужные руки. Это было взаимовыгодно.

Он выглядит так, будто отключается, поэтому я несколько раз грубо шлепаю его по щекам. Он морщится, но глаз не закрывает.

– А Рио?

Еще одна усмешка.

– А на кого еще? На Сооб…

– Не тупи, Макс, – перебиваю я, беря ножницы и проводя лезвием по коже между двумя его пальцами.

Ответа он не находит, и я переворачиваю их и разрезаю нежную плоть. Он кричит, но мне кажется, что мучений ему еще недостаточно.

Еще нет.

– Мне нужны имена. Людей, которым они подчиняются, и тех, к кому ее увезли.

Он пытается сглотнуть; его лицо перекошено от боли, пока он пытается ответить мне.

– Я не знаю, Зейд. Я же сказал тебе, я п‑почти их не знаю! Только то, что рассказывал нам К‑Коннор про этого Рика, а это совсем ничего, кроме информации, что тот водит дружбу с работорговцами. Как только я увидел объявление, то сразу попросил его помочь, и на этом все закончилось!

– Как они узнали, где ее найдут?

Он облизывает губы, его глаза снова закатываются от истощения.

– Я был в курсе, что ее дом о‑охраняется, поэтому мы ее выманили. Люк знает, где живет Дайя, так что… он ее навестил. Вломился в квартиру, связал ее и во‑воспользовался ее телефоном. Рик и Рио ждали ее у дороги.

При осознании, что Дайю тоже могли похитить, я почти слепну от ярости. Никто не смеет трогать мою девочку, это же касается ее друзей и семьи.

Адди похитили семь дней назад, и все это время я думал лишь о том, как добраться до Макса. Мне даже в голову не пришло, почему Дайя, лучшая подруга Адди, все еще не вышла со мной на связь, разыскивая ее.

Если уж начистоту, то я едва могу мыслить здраво, каждый орган в моем теле охвачен непрерывной агонией от того, что ее нет рядом.

– Где Дайя сейчас?

Макс смеется, влажно и безрадостно.

– Насколько я слышал, бро, она все еще у Люка. Повторяет свои любимые воспоминания с ней.

Дерьмо. Похоже, чтобы умереть окончательно, Максу придется подождать. Сначала я убью его друга и вытащу Дайю.

– Хмм…

Я разрезаю кожу между его мизинцем и безымянным пальцем. Макс сжимает зубы, однако это нисколько не мешает крику прорваться сквозь щели зубов.

– Боже, мать твою! – вырывается у него, он задыхается от боли.

Я продлю его жизнь на промежуток, достаточный, чтобы успеть выручить Дайю. А потом вернусь и закончу свою работу – уже насовсем. У меня больше нет времени возиться с ним.

– С кем ты общался, когда ответил на объявление? – наседаю я.

– Они не представились. Думаешь, они называют свои имена, когда подходят к телефону? – огрызается он. – Я сказал им, что знаю, где она и кто мне помог. Мне ответили, что деньги переведут, когда Адди будет у них. Все!

Я хватаю его вторую руку и кромсаю кожу между указательным и средним пальцами ножницами просто потому, что мне не нравится его ответ.

– Знаешь, сколько человек лежало на этом самом столе до тебя? – небрежно спрашиваю я, глядя на его разбитое лицо.

– Н‑е‑е‑е, – воет он, горестно растягивая гласную.

– Я тоже. – Пожимаю плечами. – Сбился со счета. Но что я точно помню, так это то, что я сломал каждого из них.

Наклоняюсь вперед, и Макс закрывает глаза, не решаясь посмотреть своему мучителю в лицо.

– Но ты первый, кому удалось сломать меня, Макс. Это я могу признать. Ты разбил меня на мелкие кусочки, когда забрал у меня Адди. Из‑за тебя я перестал быть человеком.

Я выпрямляю спину.

– Знаешь, что это значит для тебя? Это значит, что во мне не осталось человечности. Сочувствия. Чувства вины. Ничего. Я могу делать это весь гребаный день, и даже когда твое тело сдастся, я просто верну тебя назад.

Из уголков его глаз текут слезы, но на меня они не действуют.

– П‑прости меня, мужик. Это была всего лишь ошибка, – стонет он. – Я сделал это только из‑за моего отца.

– Похитил девушку и продал ее работорговцам, ты хочешь сказать? Обрек невинную женщину на пытки, травмы и изнасилования только потому, что твой папочка умер?

К концу речи мой голос начинает дрожать, и я сжимаю челюсть, пытаясь удержать остатки здравомыслия, которые у меня еще остались. Я трещу по швам, на мои глаза наворачиваются слезы.

Он трясет головой и смущенно блеет:

– Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал.

Медленно вдыхаю и выдыхаю, восстанавливая самообладание. И киваю, принимая этот ответ таким, какой он есть. Мы оба знаем, что он уже ничего не может сказать, чтобы искупить содеянное.

– Все, что было нужно, это провести небольшое расследование, парень. Даже если бы ты оказался достаточно вспыльчив, чтобы угрожать мне напрямую, – это действительно могло спасти тебе жизнь.

И мою душу.

Он хлюпает носом, ему нечего ответить. И тогда я беру маленькую циркулярную пилу и завожу ее. Его практически черные глаза широко раскрываются от ужаса.

Я уже изрядно порезал его лицо, когда внезапно нашел пиле гораздо лучшее применение.

– Ты хоть представляешь, что сейчас могут делать с Адди, пока мы тут разговариваем? – спрашиваю я, и пряжка его ремня звенит под тихим жужжанием лезвия.

Он снова зажмуривает глаза, а я расстегиваю его брюки и стягиваю их вниз. Морщу нос. Он все‑таки обмочился.

– П‑пожалуйста, чувак, – всхлипывает он, к его горлу подкатывают рыдания.

Из его носа текут сопли, которые попадают в рот, и все, что я вижу перед собой, – это человека, который сожалеет только о том, что его поймали. Человека, который был слишком самонадеян и слишком глуп, чтобы думать, что он не пострадает от последствий своих действий.

– Не делай этого.

Дыра в моей груди разрастается, поглощая то, что осталось от совести.

Внутри чудовища нет места душе.

Поэтому я избавился от нее.