Охотясь на Аделин

– Ты притащил в мой дом товар в таком виде? – резко шипит женщина, смерив меня взглядом.

Задрав рубашку, я стою спиной к большому грязному зеркалу, изучая через плечо швы на своей спине. Кожу покрывают огромные уродливые синяки.

Я опускаю свою безразмерную выцветшую рубашку, откашливаюсь и поворачиваюсь, чтобы встретиться с ней взглядом.

Это красивая высокая женщина – с макияжем, надушенная цитрусовым парфюмом, в обтягивающем платье и туфлях на шпильках с ремешками, в которых она кажется настоящей амазонкой.

Ее наряд не соответствует погоде за окном, однако она выглядит так, словно легко могла бы пройтись босиком в метель, не моргнув и глазом. На вид ей около тридцати, и, несмотря на красоту, она кажется уставшей и потрепанной жизнью. Что ж, служение аду накладывает отпечаток.

Должно быть, это Франческа.

И сейчас она смотрит прямо на меня, пронзая кинжалами своих золотисто‑карих глаз.

Дерьмо.

Рио неловко переминается с ноги на ногу, но никак не отвечает на ее возмущенный вопрос. И это о многом мне говорит. Если уважительной причины для ошибки нет, то нужно держать рот на замке. Или, даже если она есть, язык все равно стоит держать за зубами.

Ее глаза сужаются и скользят по моему телу, пока она подходит ближе. Оценивает меня, определяет, сколько денег я могу ей принести, наверное.

И я благодарна Рио за то, что он принес мне одежду из комнаты другой девушки и на мне больше не больничная сорочка. Ее реакция была бы намного хуже, чем сейчас.

Она останавливается передо мной, и сильный запах ее духов щекочет мне нос. Когда она приподнимает мою грязную белую рубашку двумя пальцами, я не издаю ни звука. Она замечает уродливые синяки на моем теле, и ее взгляд становится жестче. Они везде, и у меня появляется тошнотворное чувство, что она собирается рассмотреть каждый из них.

Затем она обходит меня кругом, и тишину пронзает резкий вздох, когда она замечает две большие борозды на моей спине.

– Что ты с ней сделал? – рычит Франческа.

Рио опускает глаза на свои черные ботинки, на них все еще видны пятна засохшей крови.

– Автомобильная авария, – коротко отвечает он.

– Дурак. На заживление уйдут недели. Когда можно будет снять швы?

Он наконец‑то поднимает голову, его темно‑карие глаза пылают ненавистью, но на лице извиняющееся выражение. Натянутое специально для Франчески. На самом деле ему ни хрена не жаль.

– Доктор Гаррисон сказал, от четырех до шести недель.

Она шипит, отпускает рубашку и снова появляется передо мной.

– Она принимает противозачаточные?

Я нахмуриваю брови: почему она спрашивает об этом у Рио и откуда ему, черт возьми, вообще это знать?

– Гаррисон сказал, что у нее внутриматочная спираль.

На глаза у меня наворачиваются слезы, и мне требуется приложить усилия, чтобы сдержать их. Мне хочется блевать от того, насколько сильно меня унизили. Я понятия не имела, что он это проверял, а значит, он осмотрел меня, пока я была без сознания.

Она хмыкает, довольная ответом, и наконец обращается ко мне напрямую:

– Тебе известно, кто я такая?

Чтобы обуздать свои эмоции, мне требуется несколько секунд, однако все же удается отодвинуть их на задний план и ответить.

– Франческа, – уверенно произношу я, как можно громче. Она не выглядит как человек, которому нравится бормотание.

Полагаю, это одно из преимуществ писателя. Я придумала и создала так много воображаемых персонажей, что мне уже несложно распознать таких в реальной жизни.

Франческа, например, не отличается большим терпением и не выносит наглость, лень или слабость. Она излучает силу и именно ее ожидает в ответ. Но не стоит путать ее с непокорностью.

Она приподнимает идеально очерченную бровь.

– Да, – произносит она. – Меня так зовут. Но я спрашивала тебя не об этом.

Свожу брови, не зная, что еще ей сказать. И внезапно, прежде чем я успеваю что‑либо сообразить, ее длинные акриловые ногти хватают меня за щеки. Я порывисто втягиваю воздух, ногти впиваются в кожу еще глубже. Она притягивает мое лицо к своему – со спокойным, но угрожающим выражением.

– Я твоя госпожа. Ты не будешь что‑либо говорить, делать и даже думать без моего разрешения, ты меня поняла?

– Да, – шепчу я, несмотря на то что со сжатыми губами ответ выходит нечленораздельным.

Она резко отталкивает мое лицо от себя, я теряю опору и падаю на задницу. У меня вышибает воздух из легких, что сразу же перерастает во всхлип, и я зажмуриваюсь от боли, пронзившей мой позвоночник.

Этим мудакам так не нравится получать товар в синяках и крови, но они никак не могут убрать от меня своих чертовых рук. В этом же, черт возьми, и есть весь смысл.

Даже мне, далеко не эксперту в работорговле, понятно, что битое яблоко никто есть не станет. Им нужны красивые блестящие яблочки, в которые можно вонзить зубы и рвать их на части, кусочек за кусочком.

Франческа фыркает, презрительно глядя на меня. Медленно выдохнув, я встречаю ее взгляд, изо всех сил стараясь не проявить даже намека на гнев.

– Послушание – это главное, о чем я тебя прошу. Лично мне не нравится накачивать девушек препаратами, чтобы они стали послушными. Мне нравится, когда мой товар в сознании и контролирует себя, это улучшает впечатления наших покупателей. Никому не нужна наркозависимая шлюха, которая едва может смотреть прямо и не может удержать член в руке. Это значит, что, если ты ослушаешься меня или не выполнишь моих указаний, ты будешь наказана. Поняла?

Я опускаю глаза, прежде чем она успевает заметить, как из них выплескиваются эмоции, словно жир с раскаленной сковородки. Проглотив камень в горле, я выдавливаю:

– Да, мэм.

Она издает звук отвращения.

– Никогда не зови меня так, – рычит она. – Это напоминает мне о матери. – Последнюю фразу она бормочет себе под нос.

– Как бы вы хотели, чтобы я к вам обращалась? – спрашиваю я, находя в себе мужество поднять голову и еще раз встретиться с ней взглядом.

Сама‑то я знаю, как бы я хотела называть эту злобную суку.

Рио у порога усмехается, но сразу же затихает, как только Франческа бросает на него пронзительный взгляд через плечо.

Она устремляет свой прищур на меня и, похоже, что‑то обдумывает.