Опасная игра бабули. Руководство по раскрытию собственного убийства
– Ну что ж, – вздыхает она, беря меня под руку, – посмотрим, что приготовил для нас подвал твоей мамы.
Мы на мгновение останавливаемся, чтобы посмотреть на дом. По бокам от монументальных каменных ступеней, ведущих к парадной двери, находятся два мрачных эркерных окна. Когда‑то давно дверь, видимо, была зеленой, но краска с годами облупилась, а дерево немного покоробилось. Но я все равно люблю эту дверь. Над мостовой возвышаются четыре этажа выбеленного былого величия, а окна до сих пор закрыты старыми бархатными шторами.
– Спасибо, что согласилась помочь, – говорю я.
Не понимаю толком, за что благодарю, ведь я выросла в этом доме. И хотя в нем всегда жили только мы с мамой, я была здесь счастлива. Думаю, я просто благодарна за то, что Дженни появляется, стоит только позвонить, даже если это предложение вместе разгрести старый подвал.
– Легче легкого, – отзывается Дженни. – К тому же на прошлой неделе ты уже сделала самую тяжелую работу.
– Ох, не напоминай. Там столько коробок и сундуков было! А грузчики, которых я наняла, настоящие деревенщины, просто закинули все в свой фургон. Кажется, я слышала звон битого стекла. Но я вписала свою фамилию и отправила все тете Фрэнсис, в ее странный дом в Дорсете[1]. Надеюсь, она не слишком рассердится, когда неожиданно прибудет ее старое барахло, но мама настаивает на превращении подвала в студию.
– Дом ведь принадлежит Фрэнсис, да?
– Именно так.
– Почему я так мало о ней слышала? И не знакома с ней? – удивляется Дженни с легким намеком на напряжение, как будто подозревает, что я не поделилась с ней чем‑то важным.
– Не принимай на свой счет. Я тоже никогда с ней не встречалась. Она не любит Лондон и вообще домоседка. И так богата, что даже не проверяет, что здесь происходит. Похоже, она каждую неделю посылает маме деньги. Это глупо и старомодно, как деньги от родителей в детстве, но мама не такая гордячка, чтобы отказываться. Однажды я спросила маму, почему тетя Фрэнсис присылает деньги, а она просто отмахнулась и пожала плечами.
– Хм, – фыркает Дженни, переваривая новую информацию. – Неприятно это говорить, но что будет, когда она умрет? У нее есть дети, которые выкинут вас из дома?
– Нет, все унаследует мама.
Я мысленно готовлюсь к реакции Дженни, потому что лучшая подруга на протяжении последних шестнадцати лет вроде бы уже должна быть в курсе. И я ничего от нее не скрывала, просто эта тема никогда не всплывала в разговорах. Тетя Фрэнсис настолько далека от нас, что для меня дом как будто наш. Я и забыла о ее существовании, пока не пришлось разбираться со старым барахлом.
Но Дженни только присвистывает.
– Фамильное состояние, – говорит она, закатывая глаза. – А я‑то думала, это все выдумки, и такое бывает только в кино.
Мы толкаем тяжелую входную дверь – конечно, незапертую. Мама никогда ее не запирает, говорит, если кто‑нибудь решит ограбить дом на Тригантер‑роуд, то выберет другой. Я обвожу взглядом кирпич на стенах в коридоре и редкие клочья штукатурки. Мама права – грабителю достаточно взглянуть на отслаивающиеся обои, и ему тут же станет ясно, что брать здесь нечего.
И это будет ошибкой, потому что многие мамины картины стоят целое состояние. Но она не продаст ни одну из ранних работ, хранящихся в доме, потому что слишком сентиментальна.
– Я здесь! – раздается мамин голос из кухни, находящейся в глубине дома.
Мы на цыпочках проходим по двум огромным комнатам, которые большинство людей использовали бы как гостиные, но мама сделала в них студию. К стенам прислонены огромные полотна, а пол заляпан пятнами краски. Уже много десятилетий назад мама перестала накрывать пол тряпками. Через два эркерных окна сочится желтоватый мутный свет, пробиваясь сквозь двадцатипятилетний слой городской грязи. Я не помню, чтобы мама когда‑нибудь мыла окна, но уже настолько привыкла к этому освещению, что, если б окна вдруг помыли, свет показался бы слишком резким и ярким, как будто снял темные очки в солнечный летний день.
Мамины пепельные волосы подвязаны на макушке зеленой банданой, а в руке она держит почти пустой бокал красного вина. Еще два полных дожидаются на столе. Она нависает над массивной плитой и жарит лук – единственное, что умеет делать на кухне. В духовке что‑то томится, и подозреваю, это какой‑то полуфабрикат, который будет приправлен жареным луком.
– На столе тебя ждет почта, – сообщает мама, не поворачиваясь.
– И тебе привет, Лора, – поддразнивает ее Дженни, и мама немного смущенно поворачивается и быстро целует ее в щеку.
Затем она вроде бы собирается поздороваться со мной, но вместо этого вручает почти пустой бокал и берет со стола новый.
Я чувствую запах газа, но мама меня опережает.
– Секундочку, духовка выключилась.
Она зажигает длинную спичку от конфорки под сковородой, затем выключает газ и открывает дверцу духовки. Плита настолько старая, что приходится залезать внутрь и с риском для жизни зажигать ее от настоящего пламени. Я знаю, что лучше не говорить о замене духовки, потому что мы слишком часто это обсуждали на протяжении многих лет. Мама считает, что ретроплита – это круто. Я же, напротив, изо всех сил стараюсь не вспоминать самоубийство Сильвии Плат[2] всякий раз, когда смотрю на эту духовку.
Опускаюсь на жесткий деревянный стул рядом со своей сумкой и беру толстый конверт с моим именем. Сердце на секунду замирает, ведь недавно я участвовала в нескольких литературных конкурсах. Но уже много лет никто не присылает результаты по почте; все происходит онлайн. Мозг просто тупит в ожидании, что кто‑то заметит меня и мое творчество. Я допиваю оставшийся глоток столового вина из супермаркета. На вкус оно уже напоминает головную боль.
Вскрываю тяжелый конверт и достаю письмо на фирменном бланке.
«Мисс Аннабелль Адамс!
Вам необходимо присутствовать на встрече с вашей двоюродной бабушкой, мисс Фрэнсис Адамс, в офисе компании «Гордон, Оуэнс и Мартлок». Мисс Адамс хочет обсудить обязательства, возлагаемые на единственную наследницу ее поместья и активов».
Я прерываю чтение.
[1] Дорсет – графство в Англии, расположенное в юго‑западной части страны на побережье пролива Ла‑Манш. (Прим. ред.)
[2] Сильвия Платт (1932–1963 гг.) – американская писательница и поэтесса, покончившая жизнь самоубийством, засунув голову в духовку.
