Отель «Китовый райк»

– Она поехала ножи точить, – произнесла помощница четко, будто разговаривая с маленьким ребенком, – она так делает раз в месяц. Они какие‑то там особенные, вот наш Ленька ее и повез. Сначала все было как обычно…

Ленькой звали шестидесятилетнего водителя при отеле. Несмотря на возраст и уменьшительно‑ласкательное имя, лучшего спеца было не найти. Он умел вести внедорожник так, что казалось, ты едешь по асфальту, а не по проселочной дороге в тундре. Однажды Ленька заболел и прислал себе на замену сына, здоровенного детину лет сорока, и вот тогда все гости отеля и персонал смогли оценить талант Леньки сполна. Сынуля водил все тот же внедорожник так, что людей выворачивало уже на полпути, вытряхивая внутренние органы.

Телефон Владимира Леопольдовича пискнул, высветив новое сообщение. Продолжая одним ухом слушать историю о бегстве поварихи, мужчина разблокировал телефон и зашел в мессенджер. Сообщение пришло с номера, который молчал уже три месяца.

Улыбка непроизвольно растянулась на его лице, делая его в глазах помощницы глупым. Он так не улыбался уже давно, потому как запретил себе казаться несерьезным, и вот не сдержался. Наконец его мучения закончатся.

– …как думаете? – завершила вопросом свой рассказ Алина Николаевна, а Владимир понял, что не слышал, о чем она говорила последние пять минут. Все его мысли крутились вокруг долгожданного сообщения.

– Я думаю, – начал Владимир Леопольдович, подбирая слова для того, чтоб избавиться побыстрей от помощницы и обдумать план такого долгожданного события, – что вы во всем правы. Идите и действуйте немедленно.

Довольная помощница выскочила из кабинета, а Владимир даже не заметил ее внезапно загоревшихся глаз.

Оставшись же одна, Алина Николаевна быстро набрала номер, который знала наизусть, и едва услышав: «Слушаю», гордо произнесла:

– В «Китовый райк» срочно требуется повар.

 

Глава 3

 

Люди с родными более жестоки, чем с чужими. На родных накричать легко, даже сделать замечание чужим – проблема. Просто факт.

Савелий Сергеевич Штольц, глава тайного общества «Северное сияние». Записки на полях

 

– Это было как минимум жестоко, – сказала Зина, по‑прежнему не глядя деду в глаза.

Сейчас они сидели на кухне и пили чай, который дед заварил в пузатом чайничке, пока ждал Зинку. Он вообще двигался по квартире уверенно, словно только вчера вышел за хлебом, и не было этих пяти лет его мнимой смерти, как не было Зинкиных слез и одиночества.

– Почему у тебя в холодильнике нет молока? – не отвечая на ее претензию, спросил Савелий Сергеевич беззаботно, но по нарочито веселому тону было понятно, что на самом деле он волнуется.

– А я больше не пью чай с молоком, – просто ответила Зина. – Уже год как не пью. С тех пор как узнала, что тот, кто научил меня пить чай с молоком, предатель.

Сейчас взглянув ему прямо в глаза, она как на быстрой перемотке увидела их общее прошлое, то, как он учил ее кататься на велосипеде, как пугался, когда она болела, и сидел часами у ее постели, постоянно ставя градусник. Их спонтанные путешествия и постоянные беседы и рассуждения на не по годам философские темы. Все их разговоры Зинка считала простым развлечением и лишь позже поняла, что это были психологические тесты и задания, которые он на ней проверял.

– За что? – спросила она, вынырнув из воспоминаний, как из омута. Дыхание сбилось, и слезы, как ни старалась сдержать их Зина, все же потекли.

Хотелось спросить что‑то еще, возмутиться, топнуть ногой, закричать, но не хватало воздуха. Тот почему‑то очень дозированно поступал в грудь, и Зина, переводя дыхание, как выныривающий пловец, хватала его всей грудью громко и тяжело. От бессилия и невозможности справиться с эмоциями Зинаида вскочила и выбежала в коридор. С ней случилась самая настоящая истерика, какая может быть только от обиды. Именно обида сейчас сжимала ее грудь, не давая дышать, именно обида обильно поливала ее щеки соленой водой. Это была обида на деда, которую Зина носила в себе весь последний год. Подспудно она ждала этой встречи, и ночами, пялясь в потолок, представляла себе ее в мелких подробностях. В мечтах она видела себя сильной и даже надменной, но в реальности не справилась, не смогла. Видимо, притаившаяся внутри горечь оказалась сильнее Зинки и не дала сохранить лицо.

Вдруг на глаза попался зонт‑трость, висевший на вешалке. Инородный предмет для этого дома. Это был не тот простой зонт, с которым раньше ходил дед. Тот был похож на Зинкин, с такой же красивой резной ручкой, только черного цвета. Сейчас же на вешалке висел предмет, который как минимум должен выставляться в музеях. По сути, это был зонт, но и его ручка из белой кости, и высокое основание являлись произведениями искусства; сам же он даже в сложенном положении переливался разными цветами, повторяя оттенки северного сияния.

Как ни странно, но именно вид этого зонта успокоил Зину и позволил вернуться в состояние, когда она могла себя контролировать. Чем‑то неуловимо хорошим и родным повеяло от него. Зинка не могла понять, чем, но чувствовала это очень четко.

– Ты узнала его? – спросил дед. Он стоял в проеме двери, ведущей на кухню, и грустно наблюдал за девушкой.

– Нет, – ответила Зина честно, – но он вызывает в душе щемящее чувство счастья. Так бывает, когда ты вспоминаешь счастливые моменты из детства.

– Потому что где‑то глубоко в подсознании он для тебя связан с твоими родителями. С твоими настоящими родителями, – осторожно уточнил Савелий Сергеевич.

– Расскажи, – попросила Зина.

– Твоя мама стала самой молодой главой тайного общества «Северное сияние» – а все потому, что она была особенной. Это ее зонт. Ты видела его с раннего детства, и потому он для тебя ассоциируется с чем‑то родным. Я не вправе все тебе раскрыть, потому что ты не действующий член организации и будешь ли им, пока неизвестно, так что прости. Могу сказать только одно: и твоя мама, и твой папа были для меня как дети. Я любил их безмерно. Когда они погибли, я упросил совет позволить мне отойти от дел, чтоб заняться твоим воспитанием. Мне разрешили, но у нас была договоренность – мне пришлось вернуться, когда ты достигла совершеннолетия. Когда тебе исполнилось восемнадцать, а они не вспомнили обо мне, я тихо радовался. Но потом, как во всякой структуре, случилась реорганизация, и одна из сторон, вспомнив обо мне, выдвинула меня на должность главы «Северного сияния». Я не мог отказать, потому что под вопросом оказалось само существование организации. Революции – это всегда плохо, всегда разрушительно, и если их не погасить вовремя, то можно уничтожить все под корень. Перемены должны входить в жизнь с помощью нововведений и прогресса, усовершенствования законов, иначе ничего хорошего не получится. Рассказать тебе я не имел права, но и уйти так, словно бы я уехал на работу, тоже не мог.

– Тогда почему ты сейчас здесь? – спросила Зина спокойно, словно бы и не было никакой истерики. Конечно, у нее осталась масса вопросов. Что это за организация? Как выглядели мама и папа? Как они погибли и почему? И так далее, но она спросила то, на что дед ей сможет ответить точно, не юля и не подбирая слова, а значит честно.

– Я знал, что гены – это очень важно, и ты действительно становишься очень похожа на нее, – усмехнулся он.