ПереКРЕСТок одиночества – 4. Часть 2
– Излазил все вокруг. И ночевал здесь же в палатке. Один. Минусовую температуру он переносил играючи. Снега не боялся.
– Вот и я побуду здесь – кивнул я, поворачиваясь к Чифу – Один.
– И сколько?
– Дня два минимум – улыбнулся я, сбрасывая с плеч рюкзак.
– Нам надо многое обговорить и…
Я мягко прервал старика:
– Я пока не принял никакого решения, Чифф. Для начала я хочу побыть здесь. Осмотреться. Подумать. Если есть какие‑нибудь записи об этом месте на моем языке – я с радостью их прочту.
Помедлив, луковианец кивнул:
– Что ж… твое право, Охотник. Ты получишь все необходимое – палатку, записи, термос с горячим чаем и одиночество…
* * *
Рядом с насмешливо высунутым из рта горы шипастым ледяным языком, по которому или через который мне предстояло пройти, я провел целые сутки.
Немалую часть дня я потратил на неспешное блуждание и отстраненное любование «языком» со всех сторон. Я ни о чем не думал. Я просто рассматривал грозные ледяные пики, прислушивался к неумолчному хрусту, скрежету и звону, доносящимся из ледяного лабиринта. Первое время эти звуки нервировали, напоминая о возможной атаке медведей или летающих червей. Но вскоре я убедился, что здесь действительно нет никакой жизни. Вообще никакой. На снегу ни единого отпечатка, ни единого змеящегося следа. Да и сам воздух был достаточно чист – тут внизу. С небес падала снежная пыль, но она почти не мешала. И что удивительно, тут было куда светлее чем по ту сторону длинного высокого холма. Как я понял, хотя не уверен в правоте своей догадки, источаемый далеким Столпом свет неким образом отражался от ледяных склонов над ледником, рассеянным пологом падая вниз. В результате тут все выглядело зимним рассветным утром.
Вторую половину дня я провел в одиноком безмолвном лежании и сидении на мною созданном пятачке, расположенном метрах в десяти на склоне, продолжая изучать ледник, но уже с другого ракурса. От ветра меня защищали выложенные из вырезанных плотных снежных блоков две параллельные стены, между которыми я обустроил мягкое ложе, а на стены накинул медвежью шкуру. Пока сооружал простенькое укрытие, меня то и дело прерывал злой пугающий треск, вынуждающий резко повернуться к леднику, чтобы увидеть очередное его грозное предупреждение – неожиданное быстрое падение многотонных глыб или же их резкое смещение с места. И то и то смертельно – если окажешься на пути. Либо расплющит, либо разотрет в порошок…
Страшно. И это хорошо.
Бойся, Охотник. Бойся. – эти слова я уже не раз повторил себе, пока до рези в глазах вглядывался в то, как на моих глазах обрушивалась и менялась часть смертоносного лабиринта. Я все еще не уловил какой‑либо закономерности, но вряд ли она вообще имелась. Ледник просто временами приходил в движение, когда из дыры в склоне выдавливалась очередная гигантская порция замороженной воды. Выдавливалась оттуда, куда так сильно хотели попасть луковианцы, а теперь и я.
Кстати, закономерность кое‑какая все же имелась, но для меня она не имела ни малейшей ценности. И вся целиком она вмещалась в простые и страшные слова Филимона, оброненные им почти машинально, после того как Чифф, грустно улыбаясь, рассказал нам о ней.
Старик Филя сказал просто: сколько мяса вошло – столько и вышло. Мясорубка.
Ну да…
Вместе с новыми выдавливаемыми из горы глыбами льда, трескающимися, расходящимися на отдельные клыки и шпили, со льдом выходили раздавленные и чаще всего не опознаваемые мертвые тела. Гора возвращала тех, кто осмелился войти в ее окутанное стылым туманом темное чрево. Насмешливо выбрасывала раздавленные трупы как сор из избы…
Ночь я провел там же на склоне и выспался отлично, хотя изредка меня будил резкий как выстрел треск, а затем тяжелый приглушенный грохот падения очередного иззубренного клыка. Ледник жил своей жизнью, миллиметр за миллиметром уползая прочь от дыры.
С рассветом ко мне поднялся Чифф, принесший с собой рюкзак со спальным мешком и пару термосов с горячим питьем. Загодя увидев его приближение, я заставил себя выбраться из нагретого теплого логова и успел подготовить лежанку и для него. Дело уже привычное и достаточно быстрое.
Перед тем как устроиться рядом со мной, старик несколько секунд вглядывался в мои глаза, после чего покачал головой и глухо обронил сквозь обматывающий нижнюю часть лица шарф:
– Ты почти решился, Охотник.
– Почти – кивнул я, произнеся первое слово больше чем за сутки.
– Я рад. Но я и опечален. Ты не забыл? Сераки обманчивы, Охотник. Эти прирожденные убийцы предпочитают сначала заманить свою жертву…
Махнув рукой, он, бормоча что‑то совсем уж неразборчивое, опустился на колени, привычно развязал сверток со шкурой, вытащил из нее спальный мешок, умело все разложил и в два счета забрался внутрь, тем самым выдавая свою немалую опытность. Хотя то, насколько этот старик опытен на открытой местности видно по его легкому привычному передвижению. Он действительно побывал в немало количестве разведывательных вылазок. Я опустился рядом и вновь обратил взгляд на поле сераков под нами, успев заметить, как беззвучно отломилась и рухнула вершина красивого пика, канув в темный проход между глыбами. Отсюда все выглядело безобидно, но на самом деле с многометровой высоты рухнуло несколько центнеров льда.
– Прежде чем мы начнем обещанную тебе откровенную беседу… – заговорил Чифф, заскрипев крышкой термоса – Не расскажешь для чего ты решил целые сутки пробыть здесь в одиночестве? Одиночное созерцание может успокоить или взбудоражить душу, но никак не заменит годы коллективного наблюдения за этим местом. Мы знаем больше тебя. А наши журналы знают еще больше – Милена как раз уселась за их изучение.
– Записи на нашем языке?
– Ей переводят.
– Каждую запись? – ровно спросил я – Каждое слово?
– Вы земляне недоверчивы…
– А вы?
– И мы тоже – вздохнул Чифф – Раньше мы не были такими. Быть может чем старше цивилизация, тем больше в ней мерзкого и липкого? Быть может есть некий сакральный смысл в явлении гигантского монстра, что нещадно пропалывает наши ряды и тем самым очищает их?
Я невольно рассмеялся:
