Помещик. Том 2. Новик
– Но обманул.
– И это поместье никому не выделили. А крестьян себе разобрали сотники.
– А окладчика чем обидел?
– Ему он тоже крестьян обещал с этого поместья, но…
– Какой Гришка молодец, – процедил царь. – Прямо слушаю и не нарадуюсь.
Все помолчали. А что тут добавить?
– А что Андрейка? Где он сейчас?
– В поместье своём. Он туда отбыл. Нанял каких‑то людей и отбыл.
– Каких‑то?
– Кузнеца, разорившегося после нашествия. С женой и двумя детьми. Плотника безногого. Нищего с паперти. Двух бобылей да трёх вдов крестьянских с детьми малыми, что после нашествия маялись, нужду терпя. Рты же лишние. Ещё жену, тёщу и двух своих холопов, которых прежде прилюдно объявил свободными. Но они всё одно за ним пошли.
– Интересно… – задумчиво произнёс царь. – А что он там делать собрался?
– Мы не смогли узнать. Сказывают, что по осени он с купцом тульским Агафоном о каком‑то торге сговорился. Но зерна вряд ли привезёт. Там ведь ничего не посеяно у него. Да и некому сеять.
– Очень интересно, – ещё тише и каким‑то холодным, могильным голосом произнёс царь, барабаня пальцами по столику.
– Ещё про Андрейку всякие сказки сказывают.
– Он ведь зимовал в отцовском поместье. Там и волчья стая приходила, и медведь‑шатун, и разбойники. Всех побил и разогнал. Болтают даже, будто бы и не волки то были, а волколаки, которых на него колдун натравил.
– Там ещё и колдун есть? – удивился царь.
– Болтают. Но люди любят болтать. Точно же мы не смогли выяснить.
– А что Макарию от Андрейки надобно? Чего в покое не оставит? Вытряс же с мальца уже всё до нитки.
– Точно этого выяснить не удалось, – неуверенно произнёс третий докладчик. – Но наш человек шепнул, что у них поговаривают, будто было бы неплохо, если бы он постриг принял.
– Вот, значит, как… – совсем похолодел голос царя, начав отдавать лязгом металла. – Ступайте.
Все трое поклонились и, попятившись, убрались с глаз долой.
Иоанн Васильевич же уставился в окно, рассматривая облака. И задумался над тем, на кой бес Макарию сдался этот паренёк. Да, удумал лампу и печь. Это интересно. Но он ли? Краску же он из отцовского наследства взял. Может, и лампу тоже? С печью не сходится. Но её устройство тоже он мог откуда‑то вызнать. А что, если нет? А что, если он действительно всё сам удумал? Но тогда с краской не сходится…
– Чертовщина какая… – пробурчал царь и скосился на книгу, которую до того читал.
А воевода, конечно, шалун. Вроде и руки погрел, а в его, государя, казну особо и не залез. Так. Маленько. На полшишечки. Иные так залазят, что только пятки торчат. И парня не совсем заклевал. Взял ровно столько, чтобы он сумел верстание пройти…
Послышались тихие шаги, и на плечи переполненного волнительными размышлениями Иоанна Васильевича легли достаточно изящные женские руки. Начавшие легко и нежно массировать…
Царица Анастасия не вмешивалась открыто в дела супруга. Но её способность гасить природные вспышки гнева приводила к тому, что она частенько была где‑то поблизости. И нередко присутствовала при важных переговорах, да и вообще – она удерживала внимание супруга, не оставляя его слишком долго наедине с проблемами, из‑за чего выступала в роли кого‑то вроде «серого кардинала» и «ночной кукушки» в одном флаконе. И открыто она, конечно, не вмешивалась в дела мужа, но вот «за кулисами» действовала очень активно, из‑за чего советники из числа так называемой Избранной Рады в изрядной степени нервничали по этому поводу. Ведь её аргументация подкреплялась сексом и тактильной нежностью. А их ограничивалась только словами. Что ставило их в слишком уж неравные положения. Ситуация усугублялась ещё и тем, что Иоанн Васильевич свою супругу любил без всяких оговорок. И брак этот был по любви, а не из политической необходимости. Что аукалось царю всю его последующую жизнь и непрерывно выходило боком то тут, то там…
– Ты только не спеши, – тихо произнесла она, видя, что царь явно раздражён после этого разговора. И готов на резкие, необдуманные шаги.
Её нежные руки массировали плечи несильно. Скорее лаская, убаюкивая и расслабляя. Плавно мигрируя на шею и голову, с которой она сняла небольшую шапочку, прикрывающую чисто выбритый череп. Иоанн Васильевич по обычаям тех лет носил окладистую бороду, но начисто избавлялся от растительности на верхней части черепа.
– Ты всё слышала?
– Да, муж мой.
– Они обокрали моего человека. Моего!
– Это только слова.
– Ты думаешь, врут?
– А ты думаешь, что их никто не мог купить? Или посулить что.
– Мог.
– Вот и не спеши. Макарий верен тебе. И негоже с ним ссориться из‑за болтовни досужей. Сам же им не доверяешь. Вот и перепроверь.
– А если правда?
– А если нет?
– Мне не нравится, что он у меня пытается переманить к себе на службу дельных людей. Ежели Андрейка и лампу удумал, и печь, то розмысл он. А много ли их на Руси?
– А если нет, то попусту с митрополитом поссоришься. Надобно точно всё разузнать. И не спеши. За митрополитом большая сила стоит. Если с ним разругаешься, то их поддержки лишишься.
– Ты предлагаешь ему отдать этого Андрейку?
– Я предлагаю сначала точно во всём разобраться. Они же сказали, что Сильвестр тут ни при чём. А если соврали? А если это он или ещё кто всё задумал. Сам ведь видишь, за любовь нашу осуждают тебя бояре. Если ещё и Церковь против себя настроишь, то…
– Ты думаешь?
– По болезни твоей недавней ясно всё было. Бояре костьми лягут, лишь бы на трон не взошёл наш сын.
Иоанн закрыл глаза, скрипнув зубами. Боль от той истории уже ушла. Но он ничего не забыл и ничего никому не простил.
Помолчали.
А потом невольно, погрузившись в свои мысли, царь и вовсе задремал. Вспышки ярких эмоций и умиротворяющий лёгкий массаж супруги сделали своё дело.
Анастасия же, заметив это, осторожно надела на него шапочку. И удалилась, давая возможность царю поспать. А значит, остыть получше. Что самым лучшим образом защищало его от резких, необдуманных поступков…
