Помещик. Том 8. Мир-о-творец

Пытка и сопряженный с ней допрос не производится единожды. Обычно это несколько раундов, в ходе которых человеку, находящегося под болевым воздействием, задают одни и те же вопросы. А потом сверяют его ответы. Если он фантазирует и слова его расходятся, то пытки продолжаются до тех пор, пока он станет раз за разом повторять одно и то же. Плюс‑минус, конечно.

Все дело в том, что, испытывая боль, особенно боль сильную, очень сложно врать. Причем раз за разом повторяя свои выдуманные показания. Да и фантазию боль угнетает. Особенно если человек отчетливо понимает: выявят вранье – продолжат мучать дальше.

Из‑за чего, несмотря на бесчеловечность подобных методов, они были и остаются крайне эффективными. Как в обычном своем формате, так и в виде всякого рода экспресс‑допросов полевых. И нет ни одного человека, который смог бы устоять перед полным циклом нормального, грамотного допроса под пытками. Все расскажет. Вообще все. Даже то, что забыл, вспомнит, лишь бы прекратить эту боль.

И тот факт, что данные иерархи заявили о готовности передать исполнителей, говорил о многом. В первую очередь о том, что связующее звено между ими самими и исполнителями надежно зачищено. Ну или его не имелось. Палеолог этому варианту бы ни разу не удивился. Что сам Султан, что Михримах имели все возможности напрямую привлекать для своих тайных дел произвольных людей. Минуя их руководство.

– Вы так уверены, что они вас не сдадут? – наконец после затяжной паузы спросил Андрей, внимательно глядя в глаза Патриарху Константинополя.

– Мы не настолько глупы, чтобы участвовать в таких делах. Знать – знали о поиске людей для особых поручений. Да. Знали. Но, узнав, что эти поручения касаются тебя и твоей семьи, самоустранились. Не донесли. Да. Но мы толком и не понимали, что Султан с дочкой замышляют…

 

Глава 3

 

 

1559 год, 14 октября, Орешек

 

Раннее утро.

Морозное утро.

Козьма не рвался выходить на крепостную стену. Ветер с Ладоги был такой, что буквально до костей пробирал. Так что он, как и остальные служилые, дальше башен никуда не ходили, заступая на караул.

Это нововведение, сделанное, как говорят, с подачи того странного колдуна из Тулы, многих раздражало. Но, получив несколько раз по башке, их воевода перестал отлынивать. И им всем пришлось изображать эти скоморохов. Во всяком случае, в гарнизоне все так считали. Даже воевода…

Очень уж опасливые слухи о том колдуне ходили. Волей‑неволей станешь осторожничать. Сказывали, будто бы он дважды Царьград брал. Землю в Святой земле какую‑то отбил. Диво‑дивное. Но на то он и колдун‑чародей, чтобы такие чудеса творить. А им‑то на кой леший все это сдалось? Вот и создавали видимость несения караульной службы. Вроде как заступали, да только из башен не выходили и либо дремали, либо лясы точили, либо в кости играли, либо еще как‑то время коротали. Службы же дурной не несли. Жили же как‑то раньше? Жили. И нормально жили. Чего менять уклад старинный?

Вот с этими мыслями, посетившими Козьму в очередной раз, он решил выйти до ветра.

Сходил.

Сделал свое мокрое дело.

Однако на обратном пути какой‑то бес потащил его на стену. Проветриться. Они ведь тихо квасили. Отмечали рождение сына у одного из своих товарищей. Так что он изрядно набрался. Ну и, дабы не ударить в грязь лицом, посчитал важным освежиться. Прохладный октябрьский ветер бодрил нешуточно.

Вышел он, значит, на стену.

Зевнул.

Потер лицо руками.

И замер, заметив нечто странное в бойнице.

Медленно повернулся и ахнул – со стороны Невы к крепости надвигалась целая армада всяких лодок и корабликов. Небольших, разумеется. Иначе бы проскочить пороги невские им не удалось.

Откуда их столько?

Козьма потряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Но нет – оно никуда не делось.

Протер глаза. Опять никакого эффекта.

Перекрестился, пробубнив краткую молитву‑заговор, дабы бесы его во искушение не вводили. Но ничего не поменялось. Корабли с лодками некуда не подевались.

Посему он подорвался и побежал к своим.

– Беда! Беда!

– Чего орешь?! – раздраженно воскликнул старший караула, поднимая сонное лицо со стола, где он последние пару часов и отдыхал, оглашая при этом всю башню богатырским храпом.

– Лодки там! Много. В них ратные люди.

– Чьи?

– Да бес их разберет!

Старший караула не без труда встал. По лестнице с огромным трудом взобрался на этаж выше, где располагались бойницы, из‑за чего находиться было прохладно и очень некомфортно. Выглянул в одну из них. И мигом протрезвел.

– Твою мать… – тихо прохрипел он.

– Кто там? – крикнул кто‑то из бойцов караула.

– Немцы какие‑то. Али шведы, али еще кто…

Хмель стремительно отступал. С каждым взмахом весел на кораблях странных гостей.

Но шума не поднимали.

Многократно зачитанные дьячком на «политзанятиях» устав и краткий свод тактических приемов прорезался в воспоминаниях. И старший караула, отправив посыльного к воеводе, начал делать то, что ему предписывалось. Как оказалось, он все это достаточно отчетливо помнил. Выучил невольно за почти год долбежки. Сами всплывали в голове все необходимые слова.

Подчиненные его также не суетились.

Служилые из бедных помещиков, с пустых поместий или лишенные коих, жили только с этой крепости и только за ее счет. И очень дорожили возможностью хотя бы такого формата несения службы. Так что хоть и выделывались в некотором диапазоне, но своих командиров слушались. Ведь от них зависело их будущее. В прямом и переносном смысле. Вот и теперь, поняв, что дело серьезное, не стали дергаться и просто заглядывали в рот своему командиру.

И не только тут.