Последний мерзавец

Перекинув ногу, Илья седлает байк и открыто рассматривает меня. Если пытается смутить, то у него получается. Воспоминания о том, что было в его машине вспыхивают в памяти объемными картинками.

Я неумолимо заливаюсь краской. Но… но все равно шагаю ближе и, остановившись всего в полуметре, касаюсь пальцем зеркала заднего вида.

– Илья… бабушка не простой человек. – говорю, глядя на приборную панель мотоцикла. – Она всегда говорит то, что думает и иногда кажется черствой…

– Зачем мне эта информация?

– Я к тому, что она чувствует гораздо больше, чем показывает это.

Повернув ключ в зажигании, он заводит мотор и берется за шлем. Мое сердце урчит и вибрирует в такт урчанию двигателя байка, и вместе с тем становится тоскливо и тревожно от того, что он уедет вот так, не став к нам с бабушкой ни на шаг ближе.

– Илья… – прерывисто вздыхаю. – Ты приедешь еще?

– Зачем?

Надевает шлем и застегивает ремешок, глядя на меня сощуренными глазами.

– Ну… я могу хотя бы звонить тебе?

– Зачем?..

– Или писать… иногда…

Подняв подножку, он берется за руль двумя руками, поддает газу, словно ему не терпится уехать отсюда.

– У меня девушка есть…

Вспыхиваю как спичка.

– Я как сестра писать буду.

Вижу, как в уголках его глаз собираются мелкие морщинки.

– Ну, пиши… сестра.

С этими словами он опускает визор на шлеме и, объехав клумбу по кругу, уезжает к открывающимся воротам.

Смотрю вслед удаляющемуся красному стоп‑огню, слышу, как, оказавшись за пределами участка, он резко газует и стою на крыльце, пока рев мотора полностью не растворяется в воздухе.

Сердце еще долго не может успокоиться. Меня бросает то в жар, то в холод. Отчего‑то горят губы – будто он снова коснулся их.

Через пару минут спиной открывается дверь, и ко мне подходит бабушка.

– Расстроилась? – спрашиваю, оглядываясь через плечо.

– Нет.

И, действительно, разочарованной она не выглядит. Скорее – взволнованной или взбудораженной.

– Что он сказал тебе? Почему не захотел остаться на ужин?

– Я и не рассчитывала, что он на него останется. – проговаривает она с улыбкой. – Он приехал получить ответ на одни вопрос, и он его не получил, а значит, приедет снова.

Я догадываюсь, о чем речь. Илья хотел узнать, почему его не приняли? За что так с ним поступили?..

– Думаешь?..

– Да. У него характер своего отца, но чести и достоинства побольше будет. Он мне нравится. – поворачивает голову и смотрит в мои глаза. – А тебе?

– Мне?.. – хмыкаю слишком поспешно. – Не знаю… он… помог мне тогда и до дома подвез…

– Илья красивый мужчина.

Мои щеки горят, но я выдерживаю взгляд бабушки. Неужели она заметила, как я смотрю на него?

– Да, наверное… – бормочу тихо.

Улыбнувшись, она разворачивается и уходит в дом. Я же остаюсь гадать, что бы все это значило.

Позже, вечером, после болтовни с подружками в чате и расслабляющей ванны, мне звонит мама. Обычно, мы созваниваемся не чаще одного – двух раз в неделю, но в последнее время общаемся едва ли не каждый день.

– Как твой зачет, дочь? – раздается в трубке мамин бодрый голос.

– Сдала. Как у тебя дела? Как новый проект?

Она, как и прежде, работает на телевидении, но постоянной должности у нее нет – заменяет то одного, то другого. И, что сильно ее расстраивает, в кадр не выпускают.

– Меня на другой перекинули… достали…

– Интересный?

– Так себе… – отмахивается немного нервно. – Лучше расскажи, как у вас дела. Абрамов приезжал?

Наверное, зря я маме про него рассказала. Не подумала, что ей неприятно может быть. Тот, кого все считают виновным в разводе Бергов, теперь в их же доме желанный гость. Мне кажется, мама относится к этой ситуации очень болезненно.

– Приезжал, да. – отвечаю негромко. – Поговорил с бабушкой и уехал.

– О чем поговорил? – оживляется она. – О чем они говорили, Милена? Ты слышала?..

– Нет. Они разговаривали в кабинете Льва Давидовича.

– И что?.. Что было потом?.. Что сказала старуха?

– Н‑ничего… они поговорили, и он уехал…

– Она хочет все переписать на него?

– Нет. – перевожу дыхание, потому что от напряжения, что я сейчас испытываю, давит в груди и не хватает воздуха. – Ничего такого я не знаю.

– О чем же тогда они говорили? Ведь есть же у твоей бабки какой‑то план.

– Знаю только, что они договорились созваниваться иногда.

– Будут общаться?

– Я не знаю!.. – давлю голосом.

Мама замолкает на несколько секунд, а затем в трубке раздается тяжелый вздох.

– Ох, Миленка… смотри, как бы Берги тебя не пнули из своей семьи, как меня когда‑то. Держись там… крепче…

Дальше разговор не клеится – у меня пропадает настроение и желание общаться с ней. Попрощавшись и договорившись на днях снова созвониться, мы разъединяемся.

Уснуть долго не получается. Кручусь, сбивая постельное белье в комок.

Слишком много впечатлений, мыслей и событий. Что‑то из огромного обилия пережитого за сегодня не дает успокоится – сидит занозой в самом труднодоступном месте моего мозга. Колет и царапает. Пробуждает какое‑то неприятное чувство.

Перебираю события дня с самого начала. Стопарюсь на моменте, когда увидела, как Илья заходит в дом и как открыто разглядывает меня.

Потом вспоминаю разговор у террасы. Интуитивно чувствуя, что уже близко, хватаю воздух ртом и поднимаюсь на локтях.