Пожиратели призраков
Мы с Амарой продумали все детали только к одиннадцати. Нам это даже начало нравиться – придумывать что‑то вместе. Я убедила себя, что мы готовим вечеринку‑сюрприз, с украшениями и прочим хламом: «С ДНЕМ ИНТЕРВЕНЦИИ, САЙЛАС!!!»
– Мне пора, – говорю я. – Закрою наш счет.
– Нееет! Еще по одному.
– Уже поздно…
– Один коктейль, – ноет Амара. – Пожааалуйста.
Настоящие друзья познаются в барах. Если с тобой остаются до последнего – это истинный товарищ. Нас с Амарой за все эти годы повыгоняли из всех питейных заведений Ричмонда. Ну как мне ей отказать?
– Один, – наконец поддаюсь я. – Иногда мне кажется, что ты любишь только мою кредитку.
– Бог мне судья, – говорит Амара, изо всех сил пародируя Скарлетт О’Хару, – или не быть мне больше трезвой.
Внезапно у нее отваливается челюсть. Очевидно, у нее свершилось озарение, что никогда не бывает к лучшему.
– Поехали со мной в Нью‑Йорк!
– Серьезно?
– Да, а почему нет? Ты ничего не должна Ричмонду. Что тебя тут держит?
«Сайлас», – почти говорю я.
– Посмотрим, как пройдет собеседование в четверг.
– В Нью‑Йорке миллион таких вакансий, – настаивает Амара. – Бежим со мной.
Я устраиваю тест‑драйв этой идее, чтобы просто проверить, как работает движок. Ну поеду я в Нью‑Йорк. Какая у меня там будет жизнь? Новые друзья. Тусовки каждый день. Заваленная квартирка в Бедфорде. Куча соседей. Поиски нормальной работы, любой работы, а в итоге репетиторство богатеньких детишек с верхнего Вест‑Сайда. Такой жизни я хочу?
– Нью‑Йорк – твоя мечта, а не моя, – говорю я. Пусть Амара забирает себе крыс, вонь прогнившего мусора и жар асфальта.
– А знаешь, что? – делает она зловещий глоток. – Мне кажется, в глубине души ты просто хочешь домашней жизни.
– Эй! Не сдерживайся, стерва, выкладывай все, как думаешь!
– Да ладно. Признай. Ты хочешь замуж, да?
– Иди ты!
– Остепениться. Нарожать детишек. Построить красивый дом…
– Если я не хочу переезжать в Нью‑Йорк, это еще не значит, что я домохозяйка в душе.
Я знаю, что Амара просто прикалывается – у нее есть особое умение давить на больное, – но мне все равно обидно. Я не такая. Или, по крайней мере, не хочу быть такой. Я могу сказать ей, что зачастую чувствую себя тонкой палочкой, которую уносит течением. «Я не палочка, – говорю я себе. – Я шхуна. И я поднимаю паруса. Снимаюсь с якоря».
– Уверена, твоя мама охренеть как рада, что ты такая домашняя.
– Ну все, это уже слишком… – разговоры о маме – запретная территория. И Амара об этом знает.
– Ладно‑ладно. Посмотри мне в глаза и перед всеми свидетелями… – видимо, под этим Амара подразумевает «Коммунальные отходы», – повторяй за мной: Я, Эрин Хилл, торжественно клянусь…
– Я, Эрин Хилл, торжественно клянусь… – поднимаю я руку.
– Никогда не выходить замуж…
– Никогда… э‑э…
– Не выходить замуж.
– Не выходить замуж.
– Я верю, что домашняя жизнь хуже смерти.
– Домашняя жизнь… – Я не могу сдерживаться и громко смеюсь.
– Так и знала! – перекрикивает Амара группу. – Ты правда домохозяйка!
– Вот стерва!
– И ты точно пришлешь мне розовое приглашение на девичник!
– Это обидно!
Три коктейля спустя мы с Амарой ковыляем по улицам Ричмонда с сандалиями в руках, распевая серенады городу и его бродящим душам в лучшей интерпретации Бона Джови.
– Даааааа, мы почти у цели…
Мы обнимаем друг друга, идя плечом к плечу, смеясь и шатаясь посреди дороги, крича настолько громко, насколько позволяют легкие.
– ААА! LIVING ON A PRAYER![1]
– Да завалитесь нахрен! – орет бестелесный голос из тени.
– Возьми мою руку! – прошу я Амару так мелодраматично, как только могу. – Мы справимся!
Амара изображает даму в беде, пьяно накрывая рукой лицо, пока другая все еще качается сбоку, держа сандалии.
– Клянешься?
– Вообще‑то, тут люди спят! – снова кричит голос, и мы срываемся и начинаем неистово ржать. А потом беремся за руки и убегаем вдаль.
Амара провожает меня до дома, а потом вызывает такси. Стены помогают мне не упасть, пока я ковыляю в спальню. Я уже готова свалиться на кровать, когда натыкаюсь на что‑то вроде мраморной колонны из тетрадей посреди гостиной.
Сайлас всегда носит с собой тетрадь, сто раз сложенную и свернутую с помощью резинки, которую он надевает на запястье, когда что‑то записывает. Иногда он забирает ей свои длинные, темно‑рыжие волосы. Это его коронное украшение.
– Какого хера, – заявляю я пустой комнате, ожидая, что мне хоть кто‑нибудь ответит. В квартире воняет как в раздевалке.
Я вижу несколько картонных коробок у стены. Открываю одну из них, и до меня доходит плесневелый запах старых книг. Книга сверху настолько старая, что кожаный переплет весь потрескался и пошел пузырями. Сайлас решил перевезти все свое добро? С каких пор моя гостиная стала его складом? Его нигде не видно, поэтому я делаю шаг в центр комнаты – ближе к башне из тетрадей. Здесь минимум тридцать штук, одна на одной, и они грозятся развалиться от малейшего дуновения ветра. Я кладу руку на верхнюю и сразу чувствую, как покачивается вся стопка. Аккуратно поднимаю…
– Не смотреть, – говорит Сайлас за моим плечом.
Я отдергиваю руку, и колонна разваливается, как дженга, черно‑белые тетради заваливают весь пол.
– Что за чертовщина? – спрашиваю я, все еще под алкоголем, но силясь взять контроль над ситуацией.
– Мне пришлось вывезти все вещи из своей квартиры.
– …И почему они здесь?
[1] Амара и Эрин поют песню группы «Бон Джови» Living on a Prayer, большой хит, выпущенный еще в 1986 году.
