Правда о деле Гарри Квеберта
– Если вы к побегу готовитесь, вы же, наверно, одежду в сумку положите?
– Верно.
– А там была только эта книжка.
– Один – ноль в вашу пользу, – сказал я. – Потрясен вашей проницательностью. Но эта сумка…
Он не дал мне договорить:
– Черт меня дернул сказать вам тогда про эту сумку. Сам не знаю, что на меня нашло…
– Я тем более.
– Жалость, наверно. Да, точно: мне вас стало жалко – вид потерянный, ботинки все в грязи.
– Спасибо. А можно еще вопрос: что вы можете сказать о вскрытии? Кстати, про скелет говорят “вскрытие”?
– А я откуда знаю?
– Или более подходящим термином будет “судебно‑медицинская экспертиза”?
– Плевать я хотел на термины. Я вам одно могу сказать: ей раскроили череп! Раскроили! Бац! Бац!
Он замахал руками, изображая удары битой, и я спросил:
– Значит, ее убили битой?
– Да понятия не имею, зануда несчастный!
– Женщина? Мужчина?
– Чего?
– Могла ли женщина нанести такие удары? Почему обязательно мужчина?
– Потому что тогда был свидетель, Дебора Купер, она своими глазами видела и однозначно опознала мужчину. Ладно, писатель, разговор окончен. Вы меня слишком бесите.
– А вы сами что думаете про это дело?
Он вытащил из бумажника семейную фотографию.
– У меня две дочки, писатель. Четырнадцать лет и семнадцать. И я не представляю, как бы я пережил то, что пережил отец Келлерган. Я хочу правды. Хочу правосудия. Правосудие – это не просто сумма фактов, это работа, куда более сложная. Так что я буду продолжать расследование. И если обнаружу доказательство невиновности Квеберта, поверьте, он будет на свободе. Но если он виновен, тут уж будьте уверены: я не позволю Роту вешать лапшу на уши жюри, он большой мастак освобождать преступников. Это уж совсем никакое не правосудие.
Философия Гэхаловуда с его повадками разъяренного бизона мне определенно нравилась.
– В сущности, вы отличный парень, сержант. Давайте я угощу вас пончиками и мы еще побалакаем?
– Я не хочу пончиков, я хочу, чтобы вы убрались отсюда. Мне работать надо.
– Но вы должны мне объяснить, как ведут расследование. Я не умею. Что мне надо делать?
– До свидания, писатель. Насмотрелся я на вас, на всю неделю хватит. А может, и на всю жизнь.
Он не принимал меня всерьез; я был разочарован и не стал настаивать. Протянул ему руку на прощание, он чуть не раздробил мне пальцы своей лапищей, и я ушел. Но уже на улице, на парковке, услышал его оклик: “Писатель!” Я обернулся: его грузная туша рысью двигалась ко мне.
– Писатель, – произнес он, запыхавшись. – Хорошего копа интересует не убийца… А жертва. Вы должны думать о жертве. Начинать надо сначала, с того, что было до убийства. А не с конца. Вы сосредоточились на убийстве и идете по ложному пути. Вам надо задаться вопросом, кто была жертва… Спросите себя, кто такая Нола Келлерган…
– А Дебора Купер?
– Если хотите знать мое мнение, все завязано на Нолу. Дебора Купер – просто побочная жертва. Ищите, кто такая была Нола, и найдете ее убийцу, а заодно и убийцу мамаши Купер.
Кто такая Нола Келлерган? Направляясь в тюрьму штата, я очень рассчитывал задать этот вопрос Гарри. Выглядел он скверно. Судя по всему, его очень волновало содержимое шкафчика в фитнес‑клубе.
– Вы все нашли? – спросил он, не успев даже поздороваться.
– Да.
– И все сожгли?
– Да.
– Рукопись тоже?
– Рукопись тоже.
– Почему вы меня не известили, что все сделали? Я чуть не умер от беспокойства! И где вы были эти два дня?
– Занимался расследованием. Гарри, почему шкатулка была в раздевалке фитнес‑клуба?
– Знаю, вам это покажется странным… После вашего приезда в Аврору, тогда, в марте, я испугался, как бы шкатулку не нашел кто‑нибудь другой. Подумал, что на нее может наткнуться кто угодно: какой‑нибудь бесцеремонный посетитель, домработница. И рассудил, что лучше будет спрятать мои воспоминания в другом месте.
– Вы их спрятали? Но это доказывает вашу вину. А рукопись… Это были “Истоки зла”?
– Да. Самый первый вариант.
– Я узнал текст. Заглавия на обложке не было…
– Заглавие появилось уже потом.
– Вы хотите сказать – после исчезновения Нолы?
– Да. Но давайте не будем говорить об этой рукописи, Маркус. Она проклята, она навлекла на меня одно только зло, и вот тому свидетельство: Нола умерла, а я в тюрьме.
С минуту мы молча смотрели друг на друга. Я положил на стол пластиковый пакет с содержимым моей посылки.
– Что это? – спросил Гарри.
Вместо ответа я вытащил мини‑дисковый плеер с подключенным микрофоном для записи. И поставил перед Гарри.
– Черт подери, Маркус, вы что творите? Только не говорите, что вы сохранили эту адскую машинку…
– Конечно, Гарри. Я ее хранил как зеницу ока.
– Ради бога, уберите это!
– Не кипятитесь, Гарри…
– Но какого дьявола вы собираетесь делать с этой штукой?
– Я хочу, чтобы вы мне рассказали о Ноле, об Авроре, обо всем. О лете семьдесят пятого года, о вашей книге. Мне надо знать. Должна же где‑то обретаться правда.
Он грустно улыбнулся. Я включил запись, и он начал говорить. Чудная была сцена: в тюремной комнате для свиданий с пластиковыми столами, где мужья встречались с женами, а отцы с детьми, я встречался с моим старым учителем, и он рассказывал мне свою историю.
