Ревелль

– Какие у нас красивые новые трико, – предложила я тему для обсуждения. При нашем скудном бюджете семья могла позволить только новый костюм для меня, но Колетт сумела перешить старую униформу гимнастов для себя и Милли.

Милли разгладила серебристую сверкающую парчу:

– В светлых тонах я выгляжу довольно блекло, но, сама знаешь, для Колетт главное – представить себя в самом выгодном свете.

Светлая ткань ничуть не портила блондинку Милли, однако на Колетт действительно смотрелась гораздо эффектнее: рядом с ее теплой коричневой кожей серебряные искры переливались, будто звездные лучи. Высокая прическа с множеством косичек подчеркивала острые скулы, а искусственные самоцветы, мерцавшие в уголках широко распахнутых глаз, делали взгляд еще выразительнее.

Милли поправила трико, приподняв пышную грудь.

– Дядя Вольф уже назначил тебе первого клиента? Или им станет тот, кто больше заплатит?

– Назначил. – Я села, вытянула ноги перед собой и наклонилась вперед, растягивая мышцы.

– Дай‑ка угадаю. Очередной богатый турист.

Колетт закатила глаза:

– Наши клиенты – всегда богатые туристы.

Дядя Вольф заполнял паузу своими шутками. Я собралась с духом. К концу вечера вся семья уже будет знать, кто мой клиент. Хроносы никогда не переступали порог Дома веселья. Они даже не подходили ни к кому из Ревеллей ближе чем на десять метров, если имели при себе драгоценный камень.

Так что нет смысла уклоняться от ответа.

– Вообще‑то, это будет Дьюи Хронос.

Девчонки разинули рты.

– Твоим первым клиентом станет один из Хроносов? – прошептала Колетт.

– Неужели дядя Вольф согласился на это! – воскликнула Милли. – Не может быть! Мало ли какие фантазии могут прийти в голову Хроносу!

До начала нашего номера оставались мгновения, и я не могла отвлекаться на эти мысли.

Колетт скрестила руки на груди:

– Ни один из Хроносов ни за что не отдаст камень. Даже тебе.

– Это тот самый, который всегда ходит рядом с мэром? – спросила Милли. – Или другой брат?

– Другой – бутлегер. – Колетт нахмурилась еще сильнее. – Мы ведь не покупаем спиртное у Хроносов?

Как будто у нас есть выбор.

С лица Милли слетела улыбка.

– Поэтому Нана и плакала?

Ох, Нана. Не хватало только сплетен, будто у нас в день открытия сезона закончилась выпивка.

Несправедливо это. Будь наши матери живы, они бы справились с алкогольным кризисом. Они по‑прежнему оставались бы главными добытчицами в семье и, будучи дочерьми Наны, лучше всех сумели бы ее утешить. А мне не пришлось бы соблазнять чертова Хроноса, пусть даже магическими средствами. И не пришлось бы врать сестрам.

Но жизнь – штука несправедливая. Что толку лить слезы – этим никого к жизни не вернешь.

Высоко подняв голову, я ответила им с самой уверенной улыбкой:

– Не волнуйтесь. Все будет тип‑топ.

Милли, кажется, немного успокоилась, но Колетт не сводила с меня глаз до самого конца разминки. Мы с Милли часто шутили, что в ком‑то из предков тети Аделин наверняка текла кровь эдвардианцев, поскольку Колетт всегда видела нас насквозь. Даже когда мы были маленькими, она строго следила за соблюдением правил, в то время как мы с Милли без малейшего зазрения совести могли стащить у Наны из ящика конфетку‑другую.

Публика расхохоталась над очередной шуткой дяди Вольфа: он заподозрил обладателя слишком большой шляпы в стремлении компенсировать какие‑то скрытые недостатки. Вот‑вот подойдет наша очередь.

Милли нацепила бифокальные очки и перегнулась через край:

– Который?

– Наверняка в представительской ложе. – Колетт обвела взглядом зрительный зал. – Говорят, он всегда носит черный пиджак со своими дурацкими бриллиантовыми часами на лацкане.

Милли насторожилась:

– А вот и он. Смотрите.

Колетт вгляделась.

– Погоди‑ка… Кто это рядом с ним – неужели мой брат?

– Роджер вернулся? – Я чуть не потеряла равновесие. Он где‑то пропадал три долгих года.

– Ой, правда! – взвизгнула Милли. – Вон он!

Колетт прижала пальцы к губам и попыталась совладать с собой. Она тяжело перенесла внезапный отъезд Роджера с Шармана. Дядя Вольф изо всех сил старался быть хорошим отцом, но на него снизу вверх смотрели девяносто шесть Ревеллей, ожидавших, что он удержит семью на плаву. После смерти тети Аделин Колетт осталась по большей части предоставлена сама себе.

– Разумеется, он обставил свой приезд как можно эффектнее. Не мог же он просто взять и явиться за кулисы, это не в его духе. Поэтому он уселся в представительскую ложу и делает вид, будто на короткой ноге с бутлегером.

Я невольно улыбнулась:

– Это так похоже на Роджера.

– А бутлегер выглядит как‑то совсем иначе. В хорошем смысле. – Глаза Милли сверкнули озорным огоньком. – Глядишь, еще и влюбишься в него! И у вас будут прелестные детишки – путешественники во времени со способностью к очарованию.

Колетт выгнула бровь:

– Хочешь, чтобы Лакс ушла в семью грязных политиканов?

– Верно подмечено.

– Любовь? – Я натянуто улыбнулась. Влюбиться – это самая большая глупость, какую способен сотворить человек с фамилией Ревелль. – Не нужна мне никакая любовь. Мне нужно богатство.

Улыбка Милли стала еще шире:

– Вот увидишь, в Доме веселья тебе понравится.

Далеко внизу барабанщики начали выбивать неторопливый, томительный ритм. Наша очередь.

– Ну, была не была, поехали! – Колетт и Милли ухватились за брусья и встали на цыпочки к самому краю мостика.

Вот оно, начинается. Я собралась с духом. Пора призывать мою скрытую магию.

– Хотите ли вы полюбоваться ослепительной Дочерью Ночи? – воззвал к публике дядя Вольф.

Зрители затопали ногами. Балки, державшие купол, заходили ходуном. Я закрыла глаза, сцепила руки. Сейчас или никогда.