Ровно в шесть двадцать
Стажерам в «Коул и Панч» платили мало. Они впахивали за гроши по восемьдесят, а то и девяносто часов в неделю, мечтая о достойном вознаграждении в будущем. Большая часть денег уходила на аренду и дорогу. Не стоило забывать и о такой роскоши, как еда.
Однако, хоть юридически, по закону, Дивайн не имел права делать инвестиции, он все‑таки вложил тысячу долларов в акции «Птички, порхающей среди дивных цветов». Тэпшоу объяснила, откуда взялся такой слоган:
– Можно спустить кучу денег на рекламщиков, чтобы те изобрели какую‑то глупость; затем надо собрать фокус‑группу и отдать им еще столько же. А можно придумать самостоятельно совершенно бесплатно.
Дивайн постучал к ней в дверь и окликнул девушку по имени.
– У меня созвон с тайваньской венчурной группой, – рявкнула Тэпшоу в ответ. – Что‑то срочное? В доме пожар? Ты истекаешь кровью?
– Нет, – крикнул он через дверь. – Все нормально. Не забудь поесть!
Он знал, что из еды у Тэпшоу – только банка арахисового масла и горстка палочек сельдерея в стакане с водой. Она была тощей, словно жердь, и ничуть этого не стеснялась. Однажды Тэпшоу сказала Дивайну, что целый год не ходила на свидания.
– Только брать с меня пример не надо, – съязвила она.
Вконец вымотанный, раздраженный, но при этом совершенно не желающий спать, Дивайн прошел к себе и сменил одежду на спортивные шорты, футболку и кроссовки.
Он вышел из дома, но не успел сделать и десятка шагов, как рядом притормозил черный седан.
Внутри сидело двое мужчин крайне серьезного вида: в костюмах и темных очках, несмотря на сгущавшиеся сумерки.
– Мистер Дивайн? Трэвис Дивайн? – спросили у него второй раз за вечер.
Он остановился.
– Да?
Мужчина вытащил значок одного до боли знакомого федерального агентства.
– Надо поговорить. Пожалуйста, сядьте в машину.
– В чем дело?
Мужчина подвинулся ровно настолько, чтобы Дивайн заметил пистолет в наплечной кобуре.
– Садитесь.
Он огляделся и послушно, как солдат до мозга костей, залез в салон.
Глава 7
Дорога заняла минут тридцать. Они ехали на юг, в сторону города. Мужчины хранили молчание, Дивайн тоже помалкивал, зная, что вопросов задавать не стоит. Сначала полиция, теперь федералы. Ему не нравилось внимание к своей персоне…
Они въехали в маленький городок, очень похожий на Маунт‑Киско, где богатые дома перемежались с жильем для рабочего класса. Их путь лежал к неприметному бизнес‑центру, рядом с которым стояло кирпичное здание. Перед входом не было ни одной машины, на фасаде – ни единой вывески. В окнах не горел свет; место выглядело заброшенным.
Водитель припарковался и вышел вместе с коллегой. Он придержал дверцу для Дивайна, и они втроем зашагали к зданию. Мужчина поднес карту к считывающему устройству, и дверь со щелчком открылась.
Происходящее выглядело донельзя странным и чересчур таинственным. Дивайну все это совершенно не нравилось.
Вспомнилась песня Боба Марли: «Я застрелил шерифа, но не стрелял в помощника».
Водитель вошел первым, за ним Дивайн; завершал шествие второй сопровождавший. Впрочем, это было логично. Так всегда конвоируют заключенных… или тех, кого в скором времени ждет арест.
Когда они вышли в коридор, автоматически включился свет.
Дивайна подвели к внутренней двери. Мужчина постучал, изнутри раздался голос:
– Входите.
Дверь распахнулась, конвоир жестом пригласил Дивайна внутрь. Дивайн оглядел небольшое помещение и мужчину, сидевшего за столом.
– Садитесь, – велел тот. – Нам многое надо обсудить, так что слушайте внимательно. Не будем терять время.
Дивайн сел.
Собеседник оказался немолод, его вид навевал мысли о старой гранитной плите. Волосы – седые и жесткие, лицо – рубленое и острое. Светлые брови наползали на виски. Костюм, купленный лет десять назад, и в лучшие времена не отличался качеством, сейчас же и вовсе грозил разойтись по швам. Галстук в красно‑синюю полоску по нынешней моде был слишком широким; рубашка с воротником на пуговицах заметно обтрепалась. Обуви Дивайн не видел; если бы его спросили, он предположил бы, что ботинки черные, на толстой подошве и начищены до блеска.
Мужчина явно был не из простых: это чувствовалось по осанке, по манере говорить, по размаху плеч.
Сейчас он носил костюм, но в прошлом явно предпочитал форму. Дивайн это сразу заметил.
Ты всегда остаешься солдатом: армия проникает в ДНК и становится неотделима от твоей сути, как часть натуры.
Мужчина молча его разглядывал.
«Оценивает меня и прикидывает размер яиц».
Дивайн выжидающе глядел перед собой. Он столько раз проделывал это с армейским начальством, что такое поведение давно вошло в привычку.
– Отличные рекомендации из Вест‑Пойнта. Затем начальная подготовка для пехотинцев, Школа рейнджеров, десантная учебка и стрелковый батальон в Форт‑Льюисе. Полтора года командования линейным взводом с ворохом благодарностей. Звание лейтенанта. Следующие полгода – старшина роты. Далее – командир линейного взвода в батальоне рейнджеров, так что вы – рейнджер «с нашивкой из списка», – сказал мужчина, имея в виду тот факт, что Дивайн окончил школу рейнджеров и был назначен в Семьдесят пятый полк[1]. – Произведен в капитаны, получил серебряные планки спустя ровно четыре года после начала службы. Затем в течение восемнадцати месяцев командовал мотопехотной ротой в Форт‑Стюарте, после чего – батальоном рейнджеров на армейском аэродроме Хантер. Командир роты рейнджеров, впоследствии штабной офицер. Все это время – боевые дежурства в Афганистане, в Ираке и специальные операции в десятке других стран, где малейшая ошибка – и вот вам гроб, укрытый флагом, и достойные проводы на авиабазу в Дувре.
Дивайна впечатлило, что мужчина по памяти воспроизвел почти весь его послужной список.
Тот откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Дивайна.
[1] Нашивку выдают выпускникам Школы рейнджеров, где обучаются будущие командиры взводов. 75‑‑й полк рейнджеров – элитный парашютно‑десантный разведывательный полк. Отслужившие в этом полку считаются «внесенными в список». И то и другое – признак отличия.
