Сильнее ветра
– Эмили, – натянуто выдавила моя мать, в душе, скорее всего, желая меня утопить. Она больше не притворялась хорошей. Глаза прищурено и зло смотрели на меня, требуя немедленно прекратить пререкаться и сделать так, как она хочет.
И я сделала. Закрыв глаза, я загадала абсолютно другое желание и, набрав в грудь побольше воздуха, махом задула все семнадцать свечей.
Пусть они все исчезнут.
Глава 2
Майами. Пригород Авентура. Семь лет назад
Эмили
– Что за поведение, Эмили?!
Утро выдалось ожидаемо отвратным. Вчера я совершила непростительный поступок, равносильный похищению десяти младенцев. После задувания свечей сразу же свалила к себе в комнату и не выходила до сегодняшнего момента. Гости разошлись поздно, и только по этой причине мне не влетело ещё вчера. Мама, разумеется, выкрутилась и придумала легенду о моём плохом самочувствии, переходном возрасте, скачках настроения или любую другую чепуху. И теперь дополнительно затраченная на ложь энергия должна вдоволь компенсироваться мстительным обругиванием меня.
Поэтому сейчас я стояла на открытой террасе перед круглым обеденным столом и восседающими за ним двумя разъярёнными родителями. Хотя, не совсем так. Один был разъярён, второй сидел с каменным, нечитаемым лицом.
– Ты опозорила нас перед всеми этими людьми! – нервно трепыхала крыльями носа Оливия. – Что они подумают о нас? А я тебе скажу что! То, что у нас абсолютно невежественная дочь, раз позволила себе устроить скандал из‑за какого‑то торта!
И это она называла скандалом?!
– А если мы не можем справиться с собственным ребёнком, то какие вообще можно с нами иметь дела?!
Из её рта продолжали вылетать неприятные и очень абсурдные, по моему мнению, слова.
«Интересно, она сама осознаёт какую ерунду говорит? Скорее всего, нет».
Опустив глаза в пол, я носком туфли выводила непонятные узоры по деревянным лакированным доскам, стараясь не прибегая к помощи рук, заткнуть себе уши, отключить слух и не реагировать на то, что говорит женщина, родившая меня, как она любит утверждать, в страшных муках.
Наверное, пару лет назад я ещё надеялась на то, что всё может измениться. Что если я буду послушной отличницей, свободно говорящей на трёх языках, родители оттают и проникнутся ко мне хоть небольшой любовью. Но каких бы успехов я не добивалась, реакция всегда была одна – мало, недостаточно, можно лучше. Я не могла вспомнить, чтобы на этом безупречном лице хоть раз отразились любовь или нежность. Эти чувства легко распознать. Так смотрели на меня только Кэти и Стефани.
Сестра не переставала твердить, что ничего не изменится. Что нужно просто потерпеть и дождаться выпуска. А дальше свободное плавание, в котором всегда будет предоставлен выбор: видеть это холёное, намазанное дорогущими кремами лицо или нет.
У меня имелись подозрения, что, если бы не я, Кэти давно разорвала бы все отношения с семьёй. По её словам, мы не всегда жили богато. Отец был из семьи среднего класса, в то время как семья матери в социальной иерархии занимала место на пару уровней ниже. Это сложно представить, но Оливия долгое время работала обычным продавцом в магазине и занимала в три раза больше пространства, чем сейчас. Я не помнила этого времени, потому что была совсем маленькой. Но помнила Кэти. Как и помнила то, когда всё изменилось.
Отец всегда был очень амбициозным человеком, и, спустя несколько лет упорного труда, добился того, что его компания получила обширное признание на строительном рынке. Мама же просто села на всё готовое и очень быстро вжилась в образ непревзойдённой леди. Мониторила журналы мод, посещала светские рауты, салоны красоты и создала образ настолько реалистичный, что каждая курица из её нового окружения верила в то, что она грациозно выползла из утробы сразу с укладкой и в трусах от Chanel. И она так глубоко срослась со своим пьедесталом, что ни за что не позволит себе вылететь из круга знатных дам и вернуться к той жизни, о которой она очень не любила вспоминать. Диагноз Кэти: закомплексованная женщина с психологическими проблемами, вечно боящаяся социального осуждения. Она не общалась со своими родителями и запрещала мне, потому что они, видите ли, не того статуса.
Мои единственные бабушка и дедушка жили в Окленде в скромной квартирке, и я имела представление о их внешности только благодаря фотографиям, присланным сестрой. После переезда в Чикаго Кэти восстановила с ними связь, и каждый раз, когда она приезжала к ним в гости, они передавали мне привет. Через год я обязательно последую её примеру и встречусь с ними лично.
– Эмили! – грозный тон отца привлёк моё внимание, и, подняв голову, я столкнулась с тяжёлым взглядом Джона Майерса.
Стеф считала моего отца красавчиком. Но я отказывалась воспринимать её слова всерьёз, потому что красоты в этих серых безжизненных глазах я никогда не видела. Не притронувшись к завтраку, он, с иголочки одетый, неподвижно сидел за столом и с серьёзным лицом рассматривал меня в ответ. Тёмные короткие волосы, широкие плечи, волевой подбородок и взгляд свысока. Стального цвета костюм и в тон галстук, идеально завязанный и лежащий строго посередине белой, выглаженной до скрипа рубашке. Возникло желание закатить глаза. Или поморщиться.
– Мы заказали другой торт, потому что у Адама Торренса аллергия на орехи. На данный момент он главный инвестор в моём проекте, и я не хочу, чтобы с ним произошёл неприятный инцидент.
От возмущения из моих лёгких вышибло весь воздух.
Его хоть что‑нибудь волновало в этой жизни кроме своей работы?! Какой к чёрту Адам Торренс?! Разве это его праздник?! Очевидно, что желания родной дочери болтались где‑то в конце списка. После партнёров по бизнесу.
Я непроизвольно сжала руки в кулаки, стараясь изо всех сил удержаться и не наговорить то, о чём мгновенно пожалею. Воображение рисовало мрачные, даже жуткие картины. Хотелось орать, бить посуду, драться. Причинять боль. Но всё, что я могла – это стоять и пытаться сдержать бешенство, рвущееся откуда‑то из самых глубоких слоёв разозлённой несправедливостью души.
– В таком случае, он мог просто его не есть! Это моё…
Тяжёлый кулак с грохотом приземлился на стол, и я рефлекторно дёрнулась, тут же мысленно ругая собственное тело за непозволительную реакцию. Моя мать даже бровью не повела, продолжая неотрывно пилить меня едким взглядом.