Таинственный незнакомец

– Я на них не нападал. У нас случилась небольшая потасовка, но только для того, чтобы привлечь их внимание, пока я буду прочищать им уши.

– Вы проникли в тюрьму только для того, чтобы выбранить их? – не поверила она.

– Я доходчиво объяснил им, что любой, кто попробует хоть как‑то вас обидеть, будет иметь дело со мной и тогда света белого не взвидит. То же будет, если вдруг до меня дойдет, что кто‑то из них напал на любую другую женщину. В общем, запугал их как следует, чтобы не взялись за старое.

– Поэтому и написали, что личность нападавшего не удалось установить? Они просто побоялись сказать, что узнали вас?

– Я умею запугивать, – сказал Рэнсом.

– Судя по всему, вы назначили себя и судьей, и присяжными, и палачом. Но ведь этим должна заниматься юридическая система.

– Закон не всегда работает нужным образом, когда речь заходит о подобных негодяях. Все, что они понимают, – это страх и возмездие. – Он помолчал. – Если бы у меня была совесть, она бы не мучилась из‑за таких негодяев. А теперь расскажите, чем вы занимались в работном доме.

Гаррет поведала ему о пациентах лазарета, о жутком состоянии палат, о еде, которая состоит в основном из овсянки и хлеба и не подходит для больных, а для детей так просто вредна, однако все ее призывы к местному начальству оставались гласом вопиющего в пустыне.

– Они сказали, что, если еда в работном доме будет подходящей, толпы людей начнут расталкивать друг друга локтями, чтобы заполучить ее.

– То же самое говорят и о еде заключенных, – заметил Рэнсом с мрачной усмешкой. – Их аргумент прост: как только еду в тюрьмах улучшат, люди начнут совершать преступления, просто чтобы иметь постоянное питание. Но пока никто из тех, кто оказался по ту сторону тюремной двери, не заявил ничего подобного. А единственным преступлением тех, кто заканчивает жизнь в работном доме, является нищета.

– Администрации работного дома явно недостает здравого смысла, – сказала Гаррет. – Именно поэтому я решила обратиться наверх через их головы и составила доклад для канцелярии министерства внутренних дел и муниципалитета, где объяснила в деталях, почему администрация работного дома должна ввести минимальный набор стандартов. Это имеет прямое отношение к общественному здравоохранению.

На губах Рэнсома появилась слабая улыбка, и он пробормотал:

– Дела, дела, ничего, кроме дел. У вас остается время на себя, доктор?

– Я люблю свою работу.

– Я имею в виду, вы ходите куда‑нибудь повеселиться время от времени?

– Сегодня у меня состоялся подобный разговор с моим коллегой, доктором Хевлоком, – грустно улыбнулась Гаррет. – Он назвал меня занудой. Думаю, вы согласитесь с ним.

Рэнсом издал короткий смешок.

– Правда? Зануда – это что‑то вроде мокрого покрывала, которое набрасывают на огонь, чтобы потушить. А от вас самой можно зажигать огонь.

Ее это обезоружило.

– Ну конечно, я ведь искусительница с жуткой репутацией, – протянула она с усмешкой. – Всем это известно.

– Думаете, я шучу?

– Мистер Рэнсом, одно дело – говорить какой‑нибудь средненький комплимент, и совсем другое – выставлять меня кем‑то вроде Клеопатры.

Он не присмирел и не сконфузился, лишь посмотрел на Гаррет с легкой досадой и, взяв ее за руку, повел в узкий темный переулок, где, нацелив в небо оглобли, выстроились в ряд телеги и фургоны торговцев, подогнанные задками друг к другу и связанные цепями. От соседнего домишки волнами исходил острый запах жареной сельди и пережженных каштанов.

Гаррет остановилась.

– Куда вы меня ведете?

– Я предпочел бы не обсуждать это на улице.

– Тут нечего обсуждать. Все и так ясно.

– Не все.

Рэнсом крепко держал ее за руку, и единственная причина, по которой она не вырывалась, – ей стало любопытно, что он скажет.

Заведя Гаррет в тень, которую отбрасывала пустая лестница, Рэнсом опустил саквояж и трость и заговорил осипшим голосом:

– Что бы вы там ни думали обо мне, я никогда не буду играть с вами в эти игры. Одному дьяволу известно, почему вы не хотите признать, что нравитесь мне. Или вы не заметили, что, когда я нахожусь рядом с вами, это возбуждает меня, как призового быка?

– Заметила, – резким шепотом ответила Гаррет. – Однако мужская эрекция не всегда является следствием сексуального желания.

Он смотрел на нее так, словно был полностью сбит с толку.

– Вы о чем?

– Спонтанный приапизм может возникнуть от натирания мошонки, от травмирующего удара в промежность, от приступа подагры, от воспаления протока простаты…

Внезапно Рэнсом привлек ее к себе, и она почувствовала, что он дрожит всем телом. Это встревожило Гаррет, но ровно до того момента, пока она не услышала у себя над ухом сдавленный смешок, и не поняла, что он старается сдержаться, чтобы не расхохотаться в голос.

– Что тут смешного? – приглушенно спросила она, однако Рэнсом не смог ей ответить, продолжая давиться смехом. Ее это уязвило. – Как врач, могу вас заверить, что в непроизвольной эрекции нет ничего забавного.

Он чуть не впал в истерику и взмолился:

– Боже праведный! Больше никаких разговоров о медицине. Пожалуйста!

Гаррет замолчала и решила подождать, когда он все‑таки придет в себя.

– Это случилось не потому, что у меня была мошонка натерта, – наконец сказал Рэнсом и прижался щекой к ее голове. – Мы с вами, судя по всему, не собираемся пользоваться иносказаниями, поэтому скажу прямо, в чем была причина: удерживая женщину в объятиях, я уже мечтал о большем, чем мог себе позволить. Ваша близость возбуждала, но я не должен был хотеть вас. Я не должен был приходить к вам сегодня.

Гаррет растерялась и, не зная, что ответить, в изумлении подумала: «Он использует откровенность как оружие. Завел непонятно куда, чтобы укрыться от лишних глаз. Это интригует».

– У вас не было выбора. Это ведь я вас позвала, – наконец произнесла она и, уткнувшись в его плечо, добавила: – Мой джинн из свистка.

– Я не гарантирую исполнения желаний.