Тайна опозоренной жены
Точно! Они используют обычную белую нить, которую предварительно красят, растягивая цвет… А что если купить белые нитки примерно такой же толщины и покрасить их вручную, медленно и плавно растягивая цвета, где‑то делать вкрапления?. Например, метр синего, потом он плавно переходит в полметра зеленого, потом… Точно! А вот как они сверкающие звезды делают, я еще не поняла! Но идея с неравномерно окрашенной нитью мне понравилась! А если красить уже по готовой? Хотя, кажется, тут обычный градиент!
– Вот, госпожа! – золушка протянула мне ножницы, а я посмотрела на увесистые ножницы, которыми хорошо мужчин воспитывать от походов налево.
– И!!! – зашлась криком тетушка Мэйбл, бросаясь на выручку шали. – Вы ее изувечите! А она бешеных денег стоит! Не дам!
Мы держали шаль с обеих сторон. Тетушка Мэйбл сверкала глазами, как бы намекая, что шаль не отдаст! С другой стороны была я, прекрасно понимающая, что огородиком мы тут не справимся! И даже если распродадим всю мебель, то это – временная мера! Мебель кончится, мы, следовательно, тоже!
– Лучше вернитесь в кровать! Доктор сказал вам рано подниматься! Вставать вам можно только через две недели! – со всей строгостью давила тетушка Мэйбл.
– А вставать у мужа должно через три! – не совсем вежливо ответила я, глядя на тетушку. – Я тоже там была и все слышала. И что? Вы предлагаете сидеть на попе ровно и ждать чудес? И каких чудес, простите, я должна ждать?
– Как каких? Когда одумается ваш муж! – произнесла с уверенностью тетушка Мэйбл. – Вы же так друг друга любили! Я не знаю, какая муха его укусила! Но я уверена, что он вернется!
– А если он не вернется? – спросила я, злясь на чужое упрямство. – Я не собираюсь прозябать в нищете! Я планирую посмотреть и разобрать ее полностью на схему для вязания, купить подходящие нитки… Что‑нибудь продадим! Неважно… А потом я презентую эту шаль всем. И каждая дама сможет позволить себе такую за огромные деньги!
Я положила ножницы на стол, вокруг которого стояли девушки.
– Режьте, смотрите! Ищите узелок! Нам надо ее распустить, чтобы посмотреть, как она вязалась! – произнесла я, а решимость куда‑то стала испаряться. Вроде только что была? А тут оп! И нет ее! Я поймала остатки решимости, подумав о том, что сидеть, сложа руки нельзя! В вязании крючком я хоть капельку, но понимаю. В остальном – нет. Поэтому я и уцепилась за эту шаль.
– Не могу, хозяйка, – прошептала Анна беря в руки шаль и ножницы. – Она уж сильно дорогая… Я ее даже ковырнуть боюсь! А тут кисточки срезать надо да бахрому…
Дрожащая рука отложила ножницы.
– Придется! – произнесла я, понимая, что сейчас или я, или тетушка Мэйбл.
Золушка, а я прозвала третью девушку, осторожно стала рассматривать край ткани.
– Режьте, милые, режьте, ищите, где нитка начинается… И ты иди, Милдред! Я пока подержу …
И тут до меня дошло. Малыш живет уже три дня, но так и не получил имя!
Я взяла на руки кроху, чувствуя, как он сладенько придремал. Он пах молоком. Мне хотелось поцеловать его крошечные пальчики и вдыхать запах топленого молока, идущий от волос.
– Как же мне назвать тебя? – прошептала я, глядя в сонные глазенки.
– Ландар! В честь отца! – заметила тетушка Мэйбл. – В роду твоего мужа принято называть сыновей в честь отца!
Глава 9
“Ландар Ландарович”, – усмехнулась я, понимая, что с этим именем у меня нет хороших ассоциаций.
В голове прозвучали прощальные слова мужа: “Ребенка признавать я отказываюсь!”. Так что шиш ему, а Ландар!
– Кристиан! – улыбнулась я, глядя на малыша. Нет, а что? Имя ему подходит!
Глаза малыша вспыхнули, а по щекам пробежал красивый узор.
– О, нет! Он принял имя! Первенца всегда называют в честь отца! Так принято! – распереживалась тетушка Мэйбл. – В приличных семьях!
– Вот пусть отец сам и рожает себе первенца и называет его! – ответила я довольно резко. – А это – мой ребенок! И его будут звать Кристиан!
– А если муж вернется и узнает, что ребенка не в честь него назвали? А? Что он тогда подумает! Какой повод вы даете для сплетен! – кипятилась, словно чайник тетушка Мэйбл. – Это же будет скандал!
Я до сих пор не могла понять, что не так с ребенком, если его отец так категорично заявил о том, что не отец он вовсе. Сейчас я склонялась к мысли о том, что послеродовая депрессия бывает чаще всего у отцов!
Мужчины считают, что дети – это счастье.
Ландар просто испугался своего счастья. Вот и все.
Такое объяснение меня вполне устраивало, несмотря на возражения тетушки Мэйбл.
Я смотрела на девушек, которые так и не притронулись к шали. Меня начинало это злить.
– Мы не можем, – послышались голоса. – Она очень дорогая… У нас рука не поднимается…
– Послушайте, – прокашлялась я. – Если мы сможем создавать такие шали, я каждой из вас дам такое приданое, что вас с руками и с ногами, замуж возьмут! Даже с десятком внебрачных детей!
– Обещаете? – спросили девушки, переглядываясь.
– Да, обещаю, – произнесла я.
Шаль снова взяли в руки, но тут же отложили.
– Все равно страшно! – скуксились девушки. – Это же такая дорогая вещь! Тем более тетушка Мэйбл не хочет, чтобы мы ее распарывали!
– Портьте! Я разрешила! – произнесла я, глядя на тетушку. – А вам, тетушка Мэйбл, я тоже готова отсыпать денег, если вы не будете сбивать с толку! Ребенка надо чем‑то кормить! И нам самим нужно что‑то есть! Так что либо вы прекратите свою истерику, либо… выйдете вон из комнаты!
О, как я загнула!
– Хорошо, – проворчала тетушка Мэйбл. – Я разрешаю.
Я покормила ребенка и села рядом со служанками, взяв в руки ножницы. Я собиралась надрезать одну ниточку, чтобы потом найти ее конец… Только я стала присматриваться, как за спиной послышался громкий всхлип: “Ааааа!”
Я обернулась, видя, как тетушка Мэйбл хватается за сердце.
– Я еще не режу! – произнесла я уставшим голосом.
– А? Не режете? Ну ладно… – выдохнула тетушка, а ее рука сползла с сердца.
Может, узелок где‑то в уголке?
Я всматривалась в ткань, снова беря в руки ножницы.
– Ой! – громко пискнула тетушка Мэйбл. Создавалось впечатление, что я ей аппендицит без анестезии вырезаю!
– Да что вы в самом деле! – обернулась я, видя как тетушка с прикрытыми глазами сползает по креслу умирающим лебедем.
