Тающий след

А мама большую часть времени лежала, поминутно подзывая ее к себе – что‑нибудь подать, где‑нибудь растереть, посмотреть, какой чудодейственный БАД она увидела в газете. Вера попыталась устроиться на офисную работу, но мама не могла долго оставаться одна, поминутно звонила, рыдала в трубку, и пришлось перейти на фриланс. Копирайтинг и корректура много денег не давали, и приходилось увеличивать нагрузку. При этом находить время для работы было сложно: мама весь день призывала Веру к себе или, наоборот, могла выспаться днем и потом до утра бодрствовать, то и дело подавая голос. Приходилось ловить спокойные промежутки и работать, когда получится. А как‑то раз Вера услышала, как мама жалуется подруге по телефону:

– Да она же дрыхнет до обеда! Не дозовешься. Лежу тут совсем одна, заброшенная. Совсем ничего для меня не делает. И на работу не ходит. Ну что поделаешь, это мой крест.

Вера предпочитала «смахивать» такие моменты – что она, маму не знает, как та заигрывается в свои роли и входит в раж? Да ведь никто, кроме нее, Веры, не понимает этого и не способен ее вовремя переключить, отвлечь внимание. Кто бы стал с ней так возиться, как она, имейся даже гипотетический миллион для лучшей в мире клиники?

Вера достигла совершенства в предотвращении бурь, виртуозно включая в нужный момент позитивный фильм вроде «Моя семья и другие звери», чтобы мама посмеялась, или радиопередачу «Серебряные нити», где гипнотический голос психотерапевта‑ведущего замедлял, как на проигрывателе, скорость кипения мыслей.

Потом она нашла полные юмора аудиокниги Джеральда Даррелла о его путешествиях в Африку и Южную Америку и поимке зверюшек для зоопарка. Какое‑то время можно было под них спокойно обедать, и обед не превращался в наказание со слезами и проклятиями на десерт.

Удалось обезвредить и вечера – на телеканале «Культура» начался проект «Большая опера». Вера с мамой следили за выступлениями молодых артистов и так увлеклись, что, даже когда конкурс завершился, продолжили смотреть в Интернете записи разных театров и волшебные фильмы‑оперы Дзеффирелли.

Для Веры неожиданно распахнулась еще одна дверь, как это было когда‑то с альбомами по искусству. Опера оказалась не вымороченным архаичным жанром с неразборчивыми ариями, неправдоподобными сюжетами, картонными страстями и тяжеловесными примадоннами. Это был нематериальный мир, целиком сотворенный из человеческого голоса: на единый миг звучания создавались и близость, и верность, и горечь, и одиночество, а все вещественные подробности растворялись и уходили на задний план. И Вера перемещалась в этот звучащий мир, вместе с героями пропевая все внутренним голосом по субтитрам или либретто, найденным в Сети. А порой вдруг слышала знакомые и прямо‑таки родные арии – из альбома Иды со старыми толстенными пластинками.

Мама тоже не могла оторваться от экрана. Они смотрели вместе «Кармен», «Богему», «Волшебную флейту», «Норму», «Аиду», «Онегина», «Мадам Баттерфляй», «Тоску», «Дона Карлоса» и «Дона Жуана» в разных постановках и были в тот момент не просто мамой с дочкой, а родственными душами, их охватывали одни и те же чувства, они сидели, обнявшись, а в конце горячо обсуждали сюжет и артистов.

Мама слушала и рыдала, но эти рыдания были не истеричными, а просветленными, она часами могла потом говорить о своей молодости, своих спектаклях, врагах и друзьях, и все мужчины в этих рассказах были у ее ног, а все злодеи – повержены. Вера с детства помнила эти истории и уже отделяла в них правду от вымысла, но готова была слушать еще и еще, как продолжение только что увиденных оперных сюжетов.

Правда, со временем светлые промежутки после арт‑терапии становились все короче, и мама, которая только что плакала над судьбой Джульетты и умилялась собственным дарованиям и успеху у публики, уже через несколько минут набрасывалась на Веру с какими‑нибудь обвинениями. Но та продолжила верить в великую силу искусства, в катарсис, и отыскивала следующий спектакль.

А потом в тридцатиградусный мороз прибегала из аптеки и слышала, что надо сходить в еще одну, на другой конец города, потому что мама забыла сразу сказать, и идти надо именно в эту аптеку, другая не подойдет.

«Ей что, совсем меня не жалко?» – растерянно думала Вера, глядя, как та во что бы то ни стало стремится настоять на своем, и вдруг понимала: да, не жалко. Вера здесь нужна только для того, чтобы ее обслуживать.

И в то же время никто не смог бы ее разуверить в том, что разбитое сердце и расстроенные нервы лечатся любовью и заботой. Но чем больше Вера старалась, чем терпеливее была, тем неизлечимее становились мамины болезни, а сама она непонятно озлоблялась – уже не против судьбы, завистников и неверных возлюбленных, а против нее, Веры.

Стало тепло, мама усаживалась у раскрытого окна и беседовала с соседями – об ужасной никчемной дочери, на которую потратила свою молодость и которая нигде не работает и за ней не ухаживает, ничего для нее не делает, травит таблетками. Вера это слышала, видела, что люди на нее косятся и перестали здороваться, но говорила себе, что и это – ее крест, затыкала уши и уходила в работу. Из перевернутого мира – в виртуальный.

 

* * *

 

Она стала блогером. Вера больше не могла ходить на концерты и выставки, но книги читать можно было и дома. Сначала, когда она еще думала, что мама на краю могилы, то совсем не могла читать, никакая информация не воспринималась – как несколько лет назад, во время ее собственной болезни. Книги снова стали мертвыми. Однако обнаружилось, что она может просто на них смотреть.

В одной из читательских соцсетей на страничке каждого произведения были представлены все его издания, от исторических до современных. Вера сделала это открытие, найдя любимую осеевскую «Динку», и начала искать книги своего детства, из утраченной бабушкиной библиотеки, одну за другой. Какое это было чудо – видеть те самые обложки, которые, казалось, сохранились только в памяти!

Они возвращались к Вере, словно старые друзья, она заглядывала им в лицо, и они узнавали друг друга. Она заново расставляла их по полкам и как будто снова проживала дошкольные, школьные, студенческие годы. Жизнь словно сшивалась заново из разодранных клочьев, восстанавливала целостность и смысл. Только полки были электронные.

Это был исцеляющий процесс. Параллельно шло осознание, каким книгам она особенно благодарна и какие невозможно вычесть из судьбы. Вера решила выбрать топ‑10 и сделать для себя небольшие заметки, а они автоматически попали в общую ленту рецензий. Вера начала ее читать – и утонула. Лента обновлялась ежеминутно и нарастала, как волна. Спонтанные читательские отклики оказались интереснее причесанной литературной критики. Этот сайт был не только картотекой с информацией о книгах и площадкой для приватных читательских дневников. Она попала на планету читателей.

Сюда приходили, чтобы полистать отзывы, посмотреть на книжные новинки и узнать их рейтинги, поиграть в литературные игры, обменяться книжками, обсудить их в клубах по интересам. Но самым большим открытием стало то, что читатели – существуют! И их – великое множество! А горевание о том, что люди разучились читать, мягко говоря, неактуально. Да и слухи о смерти книги преувеличены.

Читали все – люди разных возрастов, с разным уровнем образования и различными вкусами. И все они не ленились высказывать свое мнение о прочитанном. Какие только отзывы здесь не встречались – от корявых до изысканных, развернутые рецензии, написанные по‑английски, и восторги в три строки: «Прочитал Гоголя! Думал, скучно, а оказалось здорово! Буду еще читать!»