Тоннель

– Спасибо. Я это запомню, – сказал тот и подмигнул. И опять улыбнулся ласково, весело, как доброму знакомому, которого не видел давно, и встретил случайно на улице, и от души этой встрече рад.

И юный лейтенант, у которого за последние девять часов случилось больше прозрений, чем за двадцать с лишним предыдущих лет, наконец понял, почему его со вчерашнего дня так тревожит эта улыбка: она была неуместна, вопиюще неадекватна происходящему. Нарушала какой‑то базовый общий уговор. Даже самые простые души на сбой в чужой программе реагируют инстинктивно – сбой всегда пугает, потому что обнуляет наш собственный опыт, и последствия становится невозможно предвидеть, а уж тем более подготовиться к ним. Ни единого поступка странного улыбчивого человека старлею до сих пор понять не удалось, и упорствовать в этом дальше он точно не собирался. И потому говорить больше ничего не стал и вернуть служебный капитанский пистолет тоже не потребовал, а просто стоял и смотрел, как его бывший задержанный безмятежно поворачивается к нему спиной и легко, быстро трусит назад к машинам, прижав локти к бокам, похожий на городского утреннего бегуна.

 

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 07:49

Звук пистолетного выстрела, который стоил жизни злополучному капитану, в тоннеле услышали не одновременно. Расстояние имеет значение, так что сначала звуковая волна пронеслась над опрокинутым навзничь мертвым мотоциклистом, не встречая препятствий, свернула по бетонной трубе, чуть замедлилась, добравшись до первых автомобилей, и патрульной машины достигла с опозданием почти в полторы секунды.

Очередь испуганно дрогнула, чиновница из Мерседеса резко подняла голову от своего блокнота, женщина‑Кайен охнула и прижала ладонь к губам. Митя с Патриотом переглянулись.

– Это что, стреляли сейчас? – глупо спросил кто‑то, потому что звук выстрела трудно с чем‑то перепутать, его легко узнает всякий, кто хоть раз в жизни включал телевизор.

С другой стороны, люди часто задают вопросы, даже если заранее знают ответ, подумал Митя, просто чтобы кто‑нибудь с ними об этом поговорил. Надо же как повернулось, вот тебе и нелепый мудила‑капитан. А старлей‑то. Совсем же пацан еще, симпатичный даже.

– Они убили его, да? – крикнула Ася из‑за чужих спин. – Пап! Они что, его убили? – и начала выбираться из кабриолета наружу.

– Ну почему сразу убили, – сказал Митя, стараясь звучать уверенно. – Это предупредительный выстрел. В воздух, при задержании.

– При задержании? – повторила женщина‑Мерседес, встала и снова сделалась выше всех. – Вы о чем?

– У них человек был в машине, – быстро ответила Ася, пока никто не успел ее перебить. – В наручниках. И этот толстый его бил, я видела. У него все лицо было в крови, – закончила она и огляделась, явно взволнованная общим вниманием, и вид у нее сейчас был такой детский, такой торжественный, что Мите захотелось обнять ее.

– То есть с нами в тоннеле сбежавший уголовник и никто нам даже об этом не сказал? – спросила мама‑Пежо. – Я правильно понимаю?

Это заявление эффект произвело гораздо больший, и все взгляды тревожно обратились к полицейскому Форду. Вмятина на двери и темное пятно на обивке заднего сиденья стремительно приобретали новый зловещий смысл. Уголовник, пронеслось по рядам, сбежал уголовник, и разошлось кругами.

– Только стрельбы нам сейчас не хватало! – воскликнула мама‑Пежо, разогреваясь. – Вот мало нам всего остального, они сейчас будут бегать здесь и стрелять? В тесноте, где столько людей! А нам что прикажете делать, на пол ложиться? – обратилась она почему‑то к женщине‑Мерседес, как будто именно та была в ответе и за обоих отсутствующих полицейских, и за любые их необдуманные действия, и за девять часов, проведенных взаперти, в духоте и тревоге.

Щеки ее снова пылали, голос поднялся на новую высоту. Она даже раскинула руки, сразу сделавшись похожей на телевизионного проповедника. Низенького круглого проповедника с размазанной тушью и потерявшей форму завивкой цвета «спелая слива». Каждое ее слово попало в цель, и толпа позади нее постепенно вскипала, как суп на раскаленной конфорке.

– Совсем с ума посходили! – поддержал кто‑то. – Нашли место!

– Господи, да когда же это кончится!

– Так они поймали его или нет? Лёва! Дай мне руку, Лёвочка!

– Ваша способность устраивать панику растет с каждой минутой, – сквозь зубы сказала женщина‑Мерседес. – У вас что, совсем нет инстинкта самосохранения?

– А вы мне рот не затыкайте, – ответила румяная мама‑Пежо. – С вами, между прочим, тоже не все понятно! Вы документы свои покажите для начала.

В лице большой светловолосой женщины что‑то дрогнуло. На секунду вид у нее стал такой, словно она вот‑вот лишится наконец скандинавского спокойствия и, может, даже схватит свою маленькую визави за горло. Но сделала она другое: наклонилась и заговорила еще тише.

– Я занимаюсь делом, – сказала она. – И если вы продолжите мне мешать, я устрою так, что каждый час до спасения, которое может случиться нескоро, обойдется вам, лично вам, очень дорого. Это ясно? Я правда могу серьезно испортить вам это время, поверьте мне.

– А вот это мы еще посмотрим, – сказала мама‑Пежо так же тихо и улыбнулась. – Вы совершенно напрасно так в себе уверены, моя дорогая. Пугать меня не надо, я таких, как вы, много перевидала, и ваши приемчики со мной не сработают. Строем я ходить не буду и другим не дам. Вам придется со мной считаться, имейте в виду.

 

Через три с половиной секунды после выстрела звук долетел до тяжелого Майбаха Пулман, дремавшего через ряд от пустого пассажирского автобуса, и бледный человек в измятом черном костюме вскинул голову и посмотрел на своего желтолицего шефа. Он не сказал ни слова, а выражение его лица оставалось профессионально скучным, и все‑таки ясно было, что ему до смерти надоело сидеть в скользком кожаном кресле и ждать и как рад он будет выбраться наконец наружу и что‑нибудь предпринять – например, пробежаться к началу тоннеля и быстро навести там порядок, исправить просчеты своей заносчивой напарницы.

– Сиди, – раздраженно сказал желтый, отвечая на незаданный вопрос. – Валера сходит.

Немолодой водитель в душном малиновом галстуке вздрогнул и обернулся:

– Я?..

Лоб и шея у несчастного Валеры сразу покрылись испариной, он нервно сглотнул и явно пытался выдумать какой‑то веский и одновременно почтительный контрдовод. Объяснить, что пользы от него снаружи не выйдет никакой и лучше бы ему остаться здесь, на своем месте за рулем, а со всякой стрельбой и прочими неясными ужасами пускай разбирается тот, кого специально для этого готовили и кому уж точно платят в разы больше, чем ему, Валере. Но гнев желтого старика, похоже, пугал его не меньше, так что он только выпучил глаза, открыл и закрыл рот, как страдающая рыба, вздохнул и послушно полез вон из Мерседеса.

– Туда и обратно! – раздалось ему вслед. – Найдешь ее, уточнишь обстановку, вернешься и доложишь. И скажи ей, что, если через час у меня не будет списка, назад ее не пущу. Пускай там и остается.