Тоннель

– Мы не ДПС, – хмуро процедил капитан, повторяя сказанное недавно круглолицей женщине из Пежо.

– Не, ну может, по рации там спросить, – сказал Патриот. – У вас же одна с ними частота? Реально же сорок минут стоим.

– Мы. Не. ДПС, – раздельно проговорил капитан и поднял на него мутные со сна глаза.

И Митя вдруг рассердился – на хамоватого толстяка, на жару, на пробку, на весь этот бесконечный паршивый день.

– Слушайте, – начал он, – ну вам же самим, наверное, надо куда‑то попасть. Давайте просто узнаем, что…

И тут он увидел, что на заднем сиденье патрульной машины лежит человек в испачканной кровью рубашке, со скованными руками и свежими ссадинами на лице, и осекся. Арестованный приподнял разбитую голову, взглянул на Митю и неожиданно подмигнул. Толстый капитан тем временем включил‑таки рацию и поднес микрофон прямо к Митиному лицу, опасно растянув витой провод.

– На, спроси сам, – предложил он.

В динамиках захрипело, звуки сливались в бессмысленный однородный гул.

– Мы под рекой, – сказал капитан с удовольствием. – Там сверху метров двадцать воды и бетона еще метра три. Не работает здесь ни хрена.

– Может, я правда схожу? – спросил младший полицейский. – Посмотрю, что там. Я быстро!

Ясно было, что он говорит это не впервые и что ему тоже до смерти надоело торчать в душной машине с неприятным своим начальником и избитым арестантом.

Старший неторопливо уложил микрофон на место, свернул голову мятой бутылке газировки, глотнул, завинтил крышку обратно и только после кивнул, лениво и неохотно.

– Ладно, – разрешил он. – Но если поедет всё, я тебя тут ждать не буду, сам добирайся.

 

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 6 ИЮЛЯ, 23:42

– Ну что, вы со мной? – нетерпеливо спросил молодой полицейский. – Давайте, чего вы. Минут за двадцать обернемся.

– Вообще‑то нет, – сказал Митя. – Три километра – это минимум полчаса в одну сторону и полчаса обратно. Если быстрым шагом.

– А правда, парни, давайте сходим, – сказал Патриот. – Ну чего сидеть‑то на жопе. Моя мне уже весь мозг проела.

– Пошли, – согласился Кабриолет. – Проветримся хотя бы. Только дайте мне минутку, – и отправился к своей лощеной машине объясняться с нимфой.

– Ага, – сказал Патриот, – а я водички захвачу. Жара, как в Ташкенте. – И пошел к УАЗу.

Митя обернулся к Тойоте. Снаружи жена и дочь похожи были на два манекена, которые за все время так и не шевельнулись и не заговорили друг с другом, и ему остро, как и молоденькому старлею, захотелось рвануть к началу тоннеля прямо сейчас. А если пробка вдруг тронется, пойти домой пешком.

– Мы тут решили сходить вперед, – сказал он, все‑таки распахивая дверцу. – Узнать, что там и как.

Воздуха в машине не было совсем. Саша пожала плечами, не оборачиваясь. Ася раздраженно рылась в рюкзаке и голову не подняла.

– Постараюсь побыстрее, – сказал он. – Вы бы стекла опустили все‑таки, дышать же нечем.

– Пивка бы щас холодненького, – сказал Патриот и безрадостно отхлебнул из поллитровки «Святого источника». – Всё воскресенье козе в трещину с этой дачей. Ну чё, пошли?

– Угу, – кивнул молоденький старлей, но с места не сдвинулся – он смотрел, как Кабриолет прощается со своей полуголой подругой; лицо у него опять было детское.

– Алё! – гаркнул Патриот. – Ну мы идем или где?

Из голубого Пежо тут же выглянула его круглолицая владелица, явно намереваясь пресечь какой‑нибудь новый безобразный инцидент. Оглядев их одного за другим, она убедилась, что драки нет, но мрачная решимость с ее лица никуда не исчезла. Она протянула пухлый указательный палец, постучала молодого полицейского по плечу и спросила звонко:

– Долго еще это будет продолжаться?

Тот вздрогнул, виновато отвел глаза от нимфы и только тогда сообразил, что возмущает женщину‑Пежо вовсе не его интерес к чужим загорелым коленкам.

– Сколько еще, по‑вашему, мы будем вот так сидеть? – спросила она. – Совсем стыд потеряли – держать людей в тоннеле, посреди ночи, в духоте, и все должны ждать, пока проедет какой‑то барин! Здесь дети, между прочим, они измучены и устали, им давно пора спать!

Старлей попытался отступить, но ее недовольный взгляд пригвоздил его к асфальту так же надежно, как если бы она схватила его руку. Он обреченно замер и увидел на заднем сиденье Пежо тучного мальчика лет одиннадцати, не по возрасту туго спеленутого в детском креслице. Измученным мальчик не выглядел. Повиснув на ремнях, он высунул язык и что‑то сосредоточенно рисовал в блокноте, лежавшем у него на коленях. Щеки у него были круглые, совсем как у матери.

– Вы так и будете здесь стоять? – спросила мамаша‑Пежо довольно нелогично, поскольку сама же не давала юному лейтенанту уйти.

– Послушайте, – начал Митя; старлея пора было спасать. – Мы как раз собирались пойти посмотреть…

– А что там смотреть, – отрезала мама‑Пежо. – Смотреть они собрались. Пусть просто откроют проезд. Вот идите и скажите им, пусть откроют!

И наконец отвела глаза. Старлей тут же рванулся и с облегчением припустил прочь, к выезду из тоннеля. Патриот с подоспевшим Кабриолетом побежали следом.

– Ну зачем вы так, – сказал Митя. – Он‑то здесь при чем.

Женщина не слушала его. Она обернулась к сыну, накрыла его ладонь своей и осторожно пыталась вытянуть у него карандаш.

– Ну всё, – сказала она совсем другим голосом, – всё, не надо, отпусти. Пожалуйста, милый.

Мальчик нетерпеливо дернул плечом, сбросил ее руку и продолжил рвать грифелем листы блокнота, слой за слоем. Никакого рисунка на бумаге не было, только черная бессмысленная мазня.

 

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:12

Пробираться между рядами оказалось ужасно неудобно: машины стояли слишком тесно, и все время приходилось огибать то распахнутую настежь дверцу, то группу раскисших от жары и праздности водителей. Идея взять с собой старлея тоже себя не оправдала: вместо того чтобы расступаться, люди бросались к нему с расспросами, жалобами и проклятиями, и Мите начинало казаться, что без него они добрались бы гораздо быстрее. Хотя на то, чтобы уложиться в полчаса, в любом случае можно было не рассчитывать.

– Понастроили, сука, – просипел Патриот, – вот на хрена такие тоннели длинные делать?

Воду свою он давно выпил, пустую бутылку швырнул кому‑то под колеса. Майка на нем промокла, лицо покраснело и отекло, как будто он только что вывалился из бани.