Три девушки и одна под кроватью
В путь мы отправились утром, в воскресенье, когда первые лучи солнца коснулись зеленых макушек Церкви Петра и Павла, а трава серебрилась от росы. Захарыч был молчалив и сосредоточен. Повозка пахла войлоком и лошадьми. Выехав из города, мы проехали старое лютеранское кладбище, потом православное кладбище и далее свернули на мост через новый отводной канал. Повозка шла ходко. Сильно трясло, но я почти не замечал этого. Мелкая нетерпеливая дрожь, время от времени пробегала по моему телу и одновременно хотелось спать. Всю ночь я почти не сомкнул глаз. Возбуждение не покидало меня, не давало расслабиться. По подсчетам Захарыча, к десяти часам, если все будет благополучно, мы должны были бы добраться до места. Солнце стало пригревать. Чувствовалось: день опять будет жарким и душным.
Дорога привела нас в рощу, которую посадил Петр Великий. Здесь было прохладно и сумрачно. Мы сделали небольшой привал, испили ледяной воды из источника и набрали ее с собой в жестяной бидон. Источник был белокаменный с двумя ангелами, которые руками поддерживали струю. Кругом было много мусора. Захарыч плотно закусил вареными яйцами, и домашними пирожками с творогом. Я от предложенного угощения отказался, так как перед этим обстоятельно почистил рот зубным порошком.
Отдохнув, мы продолжили свой путь, но по едва накатанной дороге. Местность изменилась. Кругом высились дюны, покрытые лесом. Местами, перешейки были связаны чистым песком. Повозка пошла трудней. Чувствовалась близость Финского залива. Колеса тонули. Лошади было нелегко. В отдельных местах, нам с Захарычем приходилось выходить и идти рядом, пока не кончался такой рыхлый участок. Наконец, вдали показалась Канонерская слобода и мы свернули на тракт. Наша каурка сразу побежала веселей, отгоняя хвостом надоедливый гнус. Повозка глушила неровности дороги. Каждая верста приближала нас к цели.
Спустя полчаса, показались корпуса нужного нам пансионата. Деревянные двухэтажные дома выглядели добротно. Все строения, покрытые листовым железом, были выкрашены в зеленый цвет. Фигурные крыши затейливо устремлялись в небо. В боковых флигелях угадывались: столовая, библиотека, бильярдные и карточные комнаты.
– Ну, наконец‑то! – вздохнул я, выходя и разминая ноги.
Мои глаза с надеждой устремились на извозчика, но он был неспешен. Захарыч нашел место в тени для лошади, привязал ее так, чтобы она могла пощипать местный бурьян и присев на обочину раскурил самокрутку. Я терпел, но меня слегка потряхивало от возбуждения. «Неужели он не чувствует?!» Но старый солдат очевидно и правда ничего не чувствовал. «Эх! Молодость!» – возможно думал он, а может и вообще его мысли были далеко. В конце концов, самокрутка догорела, обжигая его прокуренные пальцы и он неторопливо поднялся. Я в который раз объяснил порядок действий. Легкая улыбка тронула его лицо.
– Все будет в порядке, не «сумлевайтесь»! А вы бы присели туда, – он указал на повозку.
Я благодарно взглянул ему в лицо и поспешил последовать совету. Это было разумное замечание.
Захарыч отправился разыскивать Машу, а я приспустив полог, в небольшую щель, стал осматривать площадь. В ее центре высился величественный памятник Петру I. Вытянутая рука императора, основательно обгаженная голубями, показывала в сторону Финляндии или Швеции. Выражение лица было строгое и даже воинственно‑страшное. По краям площади стояли скамейки, на которых сидели отдыхающие. Дамы, все сплошь, были с зонтами, и очень задумчивы. Мужчины в шляпах на английский манер; а дети в панамках или больших мексиканских уборах, до полуметра в диаметре, с подвязками под подбородком. Некоторых ребятишек катали на пони, осторожно ведя их под уздцы.
Наконец, я увидел возвращающегося Захарыча. Старый солдат не потерял выправку – шагал бодро, размашисто. Чуть поодаль, сильно отстав, шла Маша, изображая скучающий вид, как и все вокруг. На ней было свободное светлое платье с завышенной талией и длиной почти до щиколотки. Поверх – легкая, кофейного цвета кофточка из джерси. На голове у нее была изящная темная шляпка с искусственными розами, а лицо ее было закрыто коричневой вуалью. Я чувствовал по походке, как она напряжена. Руки ее отчаянно сжимали собранный зонтик. Она ни взглядом, ни поворотом головы не обозначила, что ей интересна пролетка, в которой я сидел. Кого‑то увидев, она раскланялась и пошла совсем в другую сторону. Я недоуменно проводил ее глазами. Наконец, Захарыч, тяжело кряхтя, забрался на облучок и все выяснилось.
Конец ознакомительного фрагмента
