Творец слез
Он сидел спиной к двери, его черные волосы блестели в свете лампы. На рояле стояла красивая хрустальная ваза, в которую Анна поставила букет цветов. Над клавишами плавно двигались его руки. Вот где источник невидимой магии! Очарованная, я глядела на них, зная, что он меня не заметил.
Всякий раз, когда я слышала игру Ригеля, мне казалось, что он хочет что‑то сказать. По природе он молчалив, и, возможно, такова его манера говорить с миром. Наверное, ноты стали буквами его тайного языка, который мне впервые захотелось понять.
Насколько я помнила, Ригель никогда не исполнял веселые или праздничные композиции. В его мелодиях всегда звучало что‑то очень печальное, от чего сердце начинало тосковать.
На рояль запрыгнул Клаус. Он подошел к Ригелю и принюхался, словно проверяя, знает он этого парня или нет.
Ригель перестал играть, посмотрел на кота, затем протянул руку и схватил его за шкирку, чтобы спустить на пол. Но вдруг его плечи напряглись, пальцы сильнее впились в кота, Клаус пронзительно замяукал, дрыгая лапами. Ригель вскочил и швырнул его за рояль. Бедный кот опрокинул вазу с цветами, и та с грохотом упала на пол. Хрусталь разлетелся на тысячи осколков.
Эта жестокая сцена повергла меня в ужас. Гармония была разорвана в клочья слепой яростью, потрясенная, я бросилась бежать по лестнице. Из гостиной вслед за мной летела волна беспорядочных звуков.
Паника затуманила мой ум, но в памяти неожиданно всплыл давно забытый разговор…
– Я его боюсь.
– Кого?
Питер не ответил. Он был застенчивым, тощим и очень пугливым. Но на этот раз его глазки кричали о каком‑то другом страхе.
– Его…
Хоть я и была маленькой девочкой, но знала, о ком говорит Питер. Многие боялись Ригеля, потому что он был странным даже на фоне таких ненормальных детей, как мы.
– С ним что‑то не так.
– То есть? Ты о чем? – неуверенно спросила я.
– Он злой, – поежился Питер, – устраивает драки и делает всем больно, потому что ему это нравится. Я видел, как он рвет траву – как чокнутый. Он выдергивал ее из земли, как зверь. Он злой, жестокий и может делать только всякие гадости.
– Не бойся его, – успокоила я Питера дрожащим голосом, – ведь ты никогда ему ничего плохого не делал…
– А ты? Разве ты ему что‑нибудь плохое сделала?
Я кусала пластыри на пальцах, не находя, что ответить. Ригель часто доводил меня до слез, не знаю почему. С каждым днем наша с ним история все больше походила на легенду, которую нам рассказывали перед сном.
– Ты его не видишь, – прошептал Питер, чуть ли не плача, – ты его не слышишь, а я… я живу с ним в одной комнате. – Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и выражение его личика меня испугало. – Ты не представляешь, сколько вещей он разорвал на части без всякой причины. Он просыпался среди ночи и кричал, чтобы я ушел. Ты видела хоть раз, как он улыбается? Видела его ухмылку? Так у нас никто не улыбается. Он чокнутый и злой. Он жестокий, Ника! Нам всем нужно держаться от него подальше.
Глава 12. Акрасия[1]
Тот, кто рычит, шипит и царапается, обычно самое уязвимое существо.
«Злой и жестокий» – вот как Ригеля когда‑то описали. Такова оборотная сторона человека, который умело манипулирует теми, кого хочет очаровать. Я видела кровь на руках Ригеля, царапины на его лице, ярость в глазах, когда он с кем‑то дрался. Он рычал на меня, чтобы я не подходила к нему близко, но его мрачная насмешливая улыбка, казалось, призывала меня поступить иначе.
Он не был принцем – он был волком. Но, наверное, все волки выглядят прекрасными и хорошо воспитанными принцами, иначе Красная Шапочка не дала бы себя обмануть.
Мне придется с этим смириться. Света нет. Нет никакой надежды. С таким человеком, как Ригель, нет. Почему я не могла этого понять?
– Мы готовы! – крикнул Норман снизу.
День их отъезда наступил слишком быстро, и, ставя сумку у лестницы, я вдруг снова почувствовала себя сиротой. Я поймала взгляд Анны и поняла, что грущу, потому что знаю, что не увижу ее до поздней ночи. Уж слишком сильно я к ним привязалась, если даже их недолгий отъезд вызывал у меня чувство брошенности.
– Ну как, продержитесь тут без нас? – обеспокоенно спросила Анна. Ей явно не хотелось оставлять нас одних на целый день, особенно сейчас, на первом этапе усыновления.
Чтобы успокоить Анну, я заверила ее, что время пролетит быстро и, когда они вернутся вечером, застанут нас здоровыми и невредимыми.
– Мы позвоним, когда приземлимся. – Анна поправила шарф, и я кивнула, пытаясь улыбнуться. Ригель стоял позади меня.
– Корм для Клауса в шкафчике, – напомнил нам Норман.
Проходивший мимо кот хмуро посмотрел на меня и прошествовал дальше по своим делам.
Анна потрепала Ригеля по плечу, потом взглянула на меня и улыбнулась. От волнения я заправила непослушную прядь за ухо.
– Увидимся сегодня вечером, – ласково сказала она.
Я встала возле лестницы и помахала им на прощание. Дверь закрылась, щелкнул замок, и в доме повисла тишина. Через секунду я услышала звук шагов – Ригель поднялся по лестнице и ушел в свою комнату. Ушел, не взглянув на меня. Я посмотрела на пустую лестницу, обернулась на входную дверь и глубоко вздохнула.
Ничего, Анна с Норманом скоро вернутся…
Я постояла в прихожей еще какое‑то время, как будто они могли появиться снова в любой момент. Потом села на пол, скрестив ноги, и побарабанила пальцами по деревянным дощечкам паркета, следуя за геометрическим рисунком щелей. Интересно, куда делся Клаус? Я встала, прошла по коридору и заглянула в гостиную. Клаус сидел посередине ковра и мыл лапу. Маленькая головка ходила вверх‑вниз. Какой же он милый! Может, котик хочет поиграть? Я встала на четвереньки и тихонько поползла в гостиную. Он опустил лапу и повернулся, уставившись на меня круглыми глазищами. Я пригнулась к полу и тоже уставилась на него. В глазах Клауса появилось раздражение, хвост задергался.
[1] Акрасия (др.‑греч. ἀκρασία – «слабоволие, несдержанность») – философский термин; совершение человеком не того поступка, который кажется ему наиболее правильным, а другого.
