Ты внутри меня

Я удивилась, как мало у меня было фотографий с родителями. Почему, когда в жизни все текло ровно и спокойно, когда счастья были полные штаны, а родители были живы и здоровы, у меня не возникало желания как можно чаще признаваться им в бесконечной любви просто так, без повода? Почему я так мало проводила с ними время, заменив их на подружек, танцы и мальчиков? Почему?! А сейчас я, как нищенка, собирала из пустого кошелька воспоминаний последние, но самые дорогие монетки.

Вот я сняла букет из одуванчиков, что папа сорвал для меня и мамы по дороге на речку. Папы на снимке нет, есть только моя рука с цыплячьего цвета подарком. Вот я сняла ноги в дорогущих кроссовках, которые родители мне купили, когда у нас было так туго с деньгами, что папа брал подработку. Родителей на фото нет. А кроссовки есть. Вот мы с Темой ржем на селфи с полными щеками шашлыков, которые нажарил наш супермен. Слава богу, есть наше общее фото с того пикника.

Сердце сжалось от новой серии фотографий. Последний наш новый год вместе. Мне семнадцать. Мы за праздничным столом с зажженными свечами. У искусственной елки, ведь мама была категорически против живой. “Зачем рубить дерево? Чтобы выпендриться и хвастаться ее запахом? Мои масла пахнут хвоей еще сильнее. Не хочу и не буду спонсировать это варварство ради пары недель праздников, а потом еще столько же видеть лесополосу на мусорках”.

Как же мало у меня этих снимков. Катастрофически мало! Зато много меня. Танцующей. Счастливой. Строящей смешные рожицы на камеру. Много подруг. Много Герды. Она, как я узнала, сбежала в ночь моей “смерти” и больше не возвращалась. Много Макса в галерее. На свадебные фотографии у меня не остается ни сил, ни желания.

Я продолжила беззвучно реветь, затыкая нос одеялом, чтобы не шмыгать и не разбудить ребенка. Хотелось вырвать сердце из груди, как Данко. Чтобы обнулить не только старую жизнь, но и воспоминания о ней. Боже, как же стать бездушной каменной статуей хотя бы на эти два дня, чтобы не чувствовать ничего?!

 

***

Под утро я аккуратно выбралась из‑под одеяла и не узнала в ванной комнате свое лицо в зеркале. Его будто кто‑то засунул в пчелиное гнездо, предварительно обмазав медом. Да, красавиц‑жена у Евгения Потапова, ничего не скажешь. Я решила поприсутствовать только на официальной части мероприятия и уйти с фуршета к Оливке.

Тихий стук в номер. Кто это может быть?!

Муж.

– Махнемся номерами не глядя? Я к Оливке, ты в мой? – Вглядывается в мое опухшее лицо и прижимает к себе. – Иди сюда. Ты справишься. Ты правильно решила, что приехала, он там, с неба, смотрит на тебя и очень гордится своим генералом. А теперь бегом ко мне в комнату.

– Зачем? – Прошептала я в ответ, оттягивая момент пробуждения дочки.

– Сюрприз. Хотел вломиться к тебе ночью с вискарем, отвлекать веселить тебя, так ты не пьешь. Пришлось в одного развлекаться. А ты, я смотрю, времени даром не теряла, ревела и страдала, так? – Киваю головой, отпираться бессмысленно, все написано на лице. – Дуй в номер, там бригада неотложной помощи для зареванной красавицы. Иди‑иди, там масочки тебе поделают, штукатурку нанесут, губы намажут. Не могу же я привести главного героя дня в таком виде?

– Главный герой дня там только папа. И мама. Уж точно не я.

– И ты, малышка, и ты. Ты дочь своего отца. Он ведь всегда с нами, даже если его нет. И мои девчонки всегда со мной, – он на несколько секунд отлетел мыслями далеко, туда, где его жена и дочь, а я, с огромной благодарностью за его поддержку, в халате и гостиничных тапках, забрала электронный ключ от его номера и ушла реанимировать в очередной раз свое многострадальное лицо.