Ты внутри меня

Мама, не моргая, смотрела только на меня, а я, как безвольная кукла, перебирала ногами на высоченных каблуках, на которых отвыкла за время декрета ходить. Муж первым ее обнял, поздоровался с Ромой. В тот момент у меня даже мысли не было о странности его нахождения здесь.

– Знакомьтесь, это Аделина Игоревна. Она лично занималась делом по Игорю. Все это, – он обвел рукой зал. – Ее заслуга.

Еще бы. Если бы не я, папа был бы жив. Это и правда ВСЕ было моей “заслугой”.

– Аделина, здравствуйте, – я видела, каких усилий маме стоит сдерживаться, как она всматривается в мое лицо, пытаясь найти хоть что‑то знакомое от своей дочери. – Позвольте вас обнять. Я так вас ждала.

– Здравствуйте, – я не узнала свой голос, в нем выкрутили громкость практически до нуля.

Мама сомкнула руки на моей спине, а у меня внутри захороненные ядерные отходы начали плавиться и взрываться. Мои руки тяжелыми якорями висели у бедер, не отвечая на ласку мамы.

– Я так ждала тебя, дочка. Спасибо, что ты приехала, – она прошептала еле слышно мне в ухо, а ее поцелуй на моей щеке, казалось, длился вечность. – Мы с папой так гордимся тобой.

На этих словах меня чудом не прорвало, хотя галстук готов был в любую секунду разлететься в лохмотья по всему залу.

– Простите, мне нужно в дамскую комнату. Одной. Я скоро вернусь, – на ватных ногах и на автопилоте я, с затуманенными глазами от стоявших в них слезах, пятилась назад и спасалась бегством, не видя ни одного лица, кроме маминого, но чувствуя десятки взглядов на моем лице. – Не ждите меня, начинайте.

 

***

– Ну, привет, беглянка из самолета, – я чуть не закричала от неожиданности, выйдя из туалета и воткнувшись в мужское тело.

Кое у кого появилась дурная привычка караулить девушек у туалета? Меня поджидал Макс, жадно осматривая меня всю и буквально раздевая глазами за считанные секунды. Мне хватило беглого взгляда, чтобы просканировать этот бермудский треугольник, в который попало и без вести пропало не одно сердце, включая мое. Высокий, широкоплечий, он явно круглосуточно ел ведрами “растишку”. В деловом костюме иссиня‑черного цвета он выглядел еще притягательнее, чем в прошлую нашу встречу. Хотелось сорвать с него пиджак, рубашку и все остальное, чего уж таить, чтобы рассмотреть каждую его татуировку, что навечно соприкасалась с его манящей кожей. В нос ударил любимый парфюм, название которого я помнила наизусть, разнося его в голове на атомы отдельных нот запахов: розовый перец, лимон, кедр, уд и сицилийский бергамот. Аромату, в отличие от меня, он не изменял.

– Простите, мы знакомы? – Я постаралась изобразить на лице максимум холодности, надменности и равнодушия, считая про себя “раз, два, три, делай вдох, Аделина, раз, два, три, теперь выдох”.

– Да, ты смачно тыкала мне в нос факи, когда мы летели на Мальдивы, – по его лицу было понятно: он не верил, что я его не узнала.

– А, вспомнила, ты тот озабоченный больной придурок, который облизывал мои факи после туалета. Я тогда еще руки не помыла. Фу, мерзость какая, – пока из меня потоком лились колкие слова, я все думала: какого ежика он делал на вечере памяти моего папы?! – Тебя в детстве не учили элементарным правилам личной гигиены, не облизываешь то, что не надо?

– Первое, ты меня запомнила. Это радует. Второе, я самоучка. Сам решаю, что и кого мне облизывать.

Приплыли, карасики! Мне теперь слушать его пошлые шуточки?