Ты внутри меня
Потом я зашла в свою комнату и поразилась еще больше: в ней было все так, как будто я пять минут назад вышла из нее. Даже Гердины игрушки небрежно валялись под столом, именно там она любила их грызть. Герда. Моя собака не смогла пережить, что и ее я бросила. Она сбежала, когда меня не стало и больше не возвращалась. Я всем сердцем надеялась, что она обрела хороших заботливых хозяев, которые полюбили ее также сильно, как я.
На столе лежала моя книга с закладкой. Я не стала тогда ее забирать с собой, чтобы максимально обезжирить от деталей прошлого новую жизнь и отпустить все, что связывало меня с Максом. Вот лицемерка! Или лучше сказать извращенка? Книжку “Возвращение в кафе “Полустанок” она не взяла, а розовый вибратор засунула в чемодан! Его же тогда и увидел Макс в аэропорту. По моей жизни можно было снимать кино. Или писать энциклопедию “Лоханись круче, чем Кира, если сможешь”.
Кира.
Я удивилась, когда именно так себя назвала. Видимо, родные стены так на меня действовали. Я легла на свою кровать и лежала так обнимая себя руками, мечтая оказаться под теплым одеялом.
– Я мечтала, что однажды ты вернешься и обрадуешься, что все в этом доме тебя ждало, – она достала из шкафа одеяло и бережно меня укрыла. – Оливия. Она чудесная. Вылитая ты в детстве. Спасибо, что позволила увидеть ее. Я уже так ее люблю. Всегда любила, как только узнала, что ты родила. Знаю, ты просила Женю не говорить мне. Но мне тогда стало хоть немного легче, что с тобой хоть кто‑то появился рядом. Аделина, можно я побуду с тобой?
– Если тебе не противно на меня смотреть… Я не должна быть здесь… – Я снова залезла в свою тесную коробочку из чувства вины, натянув одеяло по самые глаза. У меня не хватало смелости выдержать ее взгляд.
– Что ты такое говоришь? – Она бесшумно, присела на кровать. – Ки… Аделина, не знаю, сможешь ли ты когда‑нибудь меня простить… Понимаю, почему ты не желала меня видеть. Я бросила тебя в самый страшный момент твоей жизни, думая только о своем горе…
– Я стала причиной этого горя. Мне так жаль, я отдала бы свою жизнь, чтобы все исправить, – в горле опять все щекотало от подступавших рыданий. И впервые мне стало себя так жаль, я словно смотрела на себя со стороны: маленькую хрупкую Киру, что свернулась комочком на кровати, покинутая всеми.
– А я никогда бы не приняла такой обмен. Ни я, ни папа, ни Артем, – она положила руки на одеяло и, невесомо стала гладить меня через него. А потом легла ко мне, обняла со спины и стала шикать “чшшш‑чшшш”, как в детстве, когда меня успокаивала. Я ведь и не заметила, что беззвучно тряслась от слез.
– Мама, – я задрожала, назвав ее именно так. – А где Тема? Я ведь ничего о нем не знаю.
– Он недолго жил со мной. Не выходил из твоей комнаты практически.
– Ну да, он сильно хотел свою комнату в доме, хоть у кого‑то мечты сбылись…
– Кира, прости, Аделина. Он после твоей аварии и похорон вообще практически разговаривать перестал. Не раздеваясь, спал на твоей кровати. Не думаю, что его мечта сбылась. Мы все по‑своему переживали горе. Мы разом лишились мужа и отца, дочери и сестры. И он так и не оправился от горя. Отказывается ехать домой. Все мотается по военным точкам. Живу от звонка до звонка от тебя и от него, – я только сейчас поняла, что это не меня все бросили, это я всех бросила, а брат сделал тоже самое, оставив маму одну в этом осиротевшем доме. Как она это пережила?! – Наша семья так и не оправилась от всего этого. Но ты здесь. И значит у нас все еще есть надежда, что будет как раньше…
– Как раньше уже не будет. Никогда.
