Ты внутри меня

Снести стены своей темницы, снять кандалы.

Я имела право жить дальше.

Как и он.

Я это четко поняла.

Каждый из нас совершил роковые ошибки. Но если мы будем и дальше упиваться ими, то просто захлебнемся этим ядом. Мы все еще живы, значит у Всевышнего есть на нас свой план – и мы можем, просто обязаны стать счастливыми. Иначе зачем это все?

 

***

Эти два дня в Красноярске стали для меня настоящим потрясением. Все ориентиры, на которые я опиралась после “рождения” Аделины, рухнули. Как я могла так заблуждаться и искренне верить в созданные собой иллюзии?

Уверена, что не предложи мне тогда муж вариант с новыми документами и фиктивными похоронами, я бы сто процентов отказалась от операции. И убила бы не только себя, но и своего ребенка.

Рассказали бы позже обо всем другим или настаивали на более плотном общении с родными, когда я была к этому не готова – сбежала бы в какую‑нибудь деревню ото всех. Меня тогда так переклинило, так захлестнула собственная боль вперемешку с чувством вины, что я превратилась в загнанного волчонка, для которого любая близость с родными и их помощь воспринималась, как красный флаг.

И как меня любили и принимали со всеми моими тараканами мама и муж, что позволили пребывать в этой имитации “так будет лучше для всех”, позволив самой вылезти из своего болота. Потому что если бы они сделали это за меня, уверена, я бы ничего не поняла и сопротивлялась бы до последнего, все глубже застревая в трясине, отказываясь видеть очевидное.

Моя семья – это поДАРок небес. И что бы со мной не происходило, как бы сильно я не облажалась, как бы они от этого не пострадали, они меня прощали. И всегда были за меня. Я была частью этой удивительной семьи. Пожизненно. И этот “аванс” мне предстояло отработать сполна.

И начала я прямо с этого дня. В аэропорт меня приехала провожать мама. Ма‑ма. Моя мама. Я называла ее так про себя, смакуя это слово со вкусом счастья на кончике языка. Она не спускала с рук Оливку, а та, довольная, пользовалась ее добротой. Муж поглядывал на меня, сверяясь, как мне эти метаморфозы. В ответ он видел Аделину, которая выкарабкивалась из своего кокона невидимки‑неживинки.

Эми позвонила, что едет меня проводить и попросила встретить ее у входа в аэропорт. Я взяла Лив, чтобы познакомить ее с подругой и хоть немного дать рукам мамы отдохнуть. На улице нас накрыла огромная белоснежная перина. Мы с дочкой смотрели на небо. С него сыпались самые огромные пушистые снежинки, какие я только видела. Словно сами небеса благословляли нас на что‑то новое, прекрасное в нашей жизни. Лив смеялась, пытаясь поймать снежные хлопья голыми ладошками. Я подняла лицо вверх, закрыла глаза и позволила им падать на мое лицо.

Внутри я шептала слова благодарности небу: “спасибо‑спасибо‑спасибо за второй шанс на счастье, ведь оно было бы неполным без моей семьи”.

А потом показала моей козочке любимую игру из детства, которой научил меня папа – ловить языком снежинки. Мы, как два ребенка, стояли в городе‑мегаполисе, полном суеты, и радовались таким простым вещам. Простым да не простым.

– Аделина! – От игры меня отвлек голос Эми, бежавшей ко мне с большим розовым пакетом и бумажным стаканчиком, по всей видимости, с моим любимым какао с перцем, которое я после побега из Красноярска больше не пила. – Это что за медвежонок у нас тут на маминых ручках?

Оливка в бежевом комбинезоне, и правда, была похожа на медвежонка. Она озадаченно смотрела на Эми, для нее было непривычно узнавать столько новых лиц.