Ты внутри меня

Все произошло за какие‑то секунды. Макс словно оцепенел от ужаса. Бабушка заистерила. А я схватила его на руки, перевернула и стала трясти за ноги, пока кусок не выпал нам под ноги. Малыш стал плакать, прижавшись ко мне. Лив тоже начала реветь за компанию. Мы стояли рядом, синхронно успокаивая наших детей.

На эти несколько секунд или минут, я потеряла счет времени, я перенеслась в другое, параллельное измерение, где мы были с Максом одни с нашими детьми. Где мы могли бы быть счастливыми родителями. Мимолетное видение‑помешательство развеяла Карина, забрав плачущего ребенка к себе. Я протянула руки к Лив и Макс передал мне ее так аккуратно, словно это была величайшая драгоценность в мире. Для меня это так и было.

– Спасибо за сына, Аделина, я в такие моменты всегда теряюсь, – признался он, а я закусила губу, чтобы не разреветься.

Ком встал в горле от щепетильности ситуации и нахлынувших на меня чувств.

– Не стоит, ведь это я дала ему эту несчастную морковку! – Прошептала я в ответ со слезами на глазах, целуя Лив в макушку. – Спасибо за дочь, Максим.

 

***

Оставшийся полет мы практически не разговаривали, но наблюдали друг за другом. Он изменился, это невозможно было не заметить. Он не только стал взрослее, но и больше, мощнее, даже как будто выше. Похоже, не вылезал из спортзала целыми днями, доводя свою форму до совершенства. В этом я убедилась, когда он встал, снял толстовку и остался в футболке, обтянувшую его впечатляющие мышцы, на руках и шее красовались черные татуировки. Я бы хотела рассмотреть, какие именно, но он продолжал на меня смотреть, и я сделала вид, что случайно на него повернулась. Если с мозгом я хоть как‑то пыталась договориться и умоляла каждую извилину не думать о нем, то мое тело категорически протестовало и жадно томилось в ожидании продолжения “банкета” из прошлого. Я, как последняя чеканушка, сумасшедшая извращенка, прокручивала в голове порнофильмы из воспоминаний с участием Макса в главной роли. Более того, я добавляла в эти секс‑хроники новые детали, и от этого у меня даже пальцы на руках и ногах начинали дрожать, а низ живота напоминал проснувшийся вулкан, который вот‑вот начнет извергать такую горячую лаву, что мне нужно было срочно спасаться, чтобы не сгореть в ней заживо.

Кира! Тьфу ты! Мысленно хлещу себя по щекам со всей силы. Аделина! Очнись же ты! Он забыл о тебе. Он – твое ужасное прошлое. Карина с сыном – его настоящее и будущее. Он похоронил тебя давно во всех смыслах этого слова. Так похорони уже, наконец, и ты до сих пор мучающие тебя воспоминания! Еще хлещу себя по щекам, еще. Они горят так, будто и вправду я физически себя приводила в чувства.

Вспоминал ли он обо мне вообще, о Кире, то есть? Или с глаз долой, из сердца вон? Нет, даже не так: из жизни вон – рожу с другой?! Сколько Кирюшке? Когда они его зачали? В ту ночь, когда Киру похитили или раньше?! Я снова и снова, как мазохистка, прикидывала сроки беременности Карины, мысленно была третьей лишней в их спальне и, как бы не запрещала себе думать об этом, эти образы, как плесень, расползались по всему организму, отравляя его изнутри.

Я как мантру повторяла сама себе:

“Хватит, Аделина, изводить себя! У тебя новая, счастливая жизнь. И ему нет в ней места. Он всего лишь призрак прошлого. Его больше нет в твоей жизни, дорогая, милая, очнись, молю”.

Если я подсматривала за ним втихушку, то он смотрел на меня в открытую: как я играю с дочкой, как ставлю её на пол и веду за ручки по салону, согнувшись в спине, как протираю ей личико влажными салфетками и меняю подгузники. В какой‑то момент мне даже захотелось швырнуть в него пахучим подгузником и размазать его содержимое по бесстыжим глазам, чтобы он хоть немного пришел в себя и обратил своё драгоценное внимание на жену и сына. Но нет, пока бабушка взяла на себя роль родителей и бегала с внуком, его отец продолжал задумчиво смотреть на нас и при этом крутить пальцами обручальное кольцо.

В мою картину мира это не вмещалось! Это было верхом лицемерия! Интересно, будь я на месте Карины, он бы также неприкрыто пялился на других, не смущаясь наличием у них мужей и детей? У него что вообще нет принципов, элементарных ценностей?

Изменял бы мне? Хотя, о чем я. В первую же серьезную ссору, когда он усомнился в моей верности с подачи безумного отца, он обвинил меня во всех грехах и, не раздумывая, переспал с бывшей. Только теперь я – бывшая, а Карина – настоящая. Ирония судьбы. У нас обоих дети. И наши жизни – параллельные прямые, которые, по законам математики, никогда не пересекутся.

Я кормила Лив грудью, прикрывшись пеленкой, покачивая и хлопая дочь по спинке, чтобы она заснула. К Максу с няней я сидела вполоборота, чтобы не светить своими молочными железами, но мои попытки спрятаться с грохотом провалились – на их свет Булатовское внимание все же слетелось. Помню, как гладила малышку по пухлой щечке, проверяя, заснула она или нет, а потом начала осторожно отрывать ее от груди. Она выпустила из ротика мой сосок, оттопырив нижнюю губу, и, пока я ловила второй рукой соскользнувшую с меня пеленку, Макс, как завороженный, не отрываясь и не стесняясь интимности ситуации, смотрел на нас. Точнее на мою подпрыгнувшую голую грудь! Кажется, у меня скакнуло давление.

– Максим, вы не могли бы не пялиться? – Я так долго подбирала и не могла найти подходящие слова, что сказала то, что думала, потому что уже не могла закрывать глаза на откровенную наглость.

– Почему? – Вместо того, чтобы хоть как‑то адекватно отреагировать, извиниться и отвернуться, он задал самый неуместный вопрос из всех возможных, и в итоге озадачила не я его, а он меня.

Что мне нужно было ответить? “Привет я Кира, но теперь Аделина, и я хочу, чтобы ты не пялился на мои сиськи, взял парашют у пилота и сиганул нахрен из самолета, иначе я тут взорвусь от твоего присутствия рядом, от твоих взглядов и собственной реакции на них”?!

– Потому что неприлично смотреть на постороннего человека во время грудного вскармливания, лучше уделите внимание своей семье, – няня на моих словах вжалась в кресло, как будто ее не было, а Макс с интересом подался навстречу мне и внимательно слушал каждое слово, которое я старалась произносить так, чтобы его не услышали его мать и жена. – Вы нарушаете мои личные границы. Мне неприятно, что вы так смотрите. Будь мой муж рядом, вы бы так себя не вели.

– Если бы ваш муж хоть иногда на вас смотрел, то не отпустил бы одну, вдруг украдут, – мне стало не по себе. Он что мне только что комплимент отвесил и намекнул, что не прочь меня украсть?! – Вам придется потерпеть еще пару часов, потому что это выше моих сил, я не могу от вас оторваться.

Он попросил няню поменяться с ним местами, а эта бесхребетная каракатица выполнила его команду. Уволю! Теперь, точно, лично уволю! Он наклонился ко мне обдав меня теплым дыханием, а у меня закружилась голова от такого опасного расстояния между нами, от до боли знакомого запаха, который я так усердно вытравливала всё это время из своей памяти.

– Аделина, я понимаю, это звучит странно, но я хочу с вами встретиться еще. Давайте поужинаем или просто погуляем по берегу, что хотите. Куда вы потом после аэропорта? Где вы остановились? Я приеду к вам, – он словно гипнотизировал меня своим вкрадчивым бархатистым голосом, пытаясь клеить меня на глазах у жены. Я бы заорала в ответ, если бы не заснувшая дочь, которую я переложила в люльку.