Убежище. Книга шестая
– Дети и гнёзда – старая теория, но в корне неверная – мы не птицы. Это у них птенцы часто больше никогда родителей не увидят, а мы‑то живём не так!
Подруга стиснула зубы и сморщилась, словно что‑то противное проглотила.
– Внуки… внуки – это счастье! Это продолжение тебя, причём полученное уже в том возрасте, когда ты в состоянии это осознать!
Зина заморгала глазами, словно туда попало что‑то, но упрямо сжала кулаки.
– Животные… знаешь, их можно не любить – это личное дело каждого, можно не заводить, но вот назвать дармоедами никак нельзя. Не‑не, не надо мне про то, что в деревне… как кошки мышей ловят, а собаки дом стерегут! Зин, ну, в самом‑то деле. Ты же врач! Разве каждодневное и высокоэффективное избавление от стресса не благо? Я уже не говорю о побочных эффектах, а их хватает! Люди меньше страдают от одиночества, больше двигаются и смеются, легче начинают общение с себе подобными. А нормализация сердечного ритма и давления? А уменьшение суставных и мышечных болей? Зин, ну вот только не надо возмущённо надуваться. Ты не могла об этом не читать.
Людмила немного перевела дыхание и продолжила:
– Что там у нас ещё? Мужчины? Так ты сама отлично знаешь, что они разные, так же, как и мы!
– Неужели ты после своего мужа ещё можешь что‑то хорошее про мужчин говорить? – не выдержала Зинаида.
– Конечно, могу! А что мой муж? Да, бросил с маленьким ребёнком да ушёл к другой… Это бывает. Да, тогда было очень трудно! Но прошло уже столько лет, его уже и на свете‑то нет. Я его давным‑давно простила!
– А я вот не прощаю! – прошипела Зина. – Это ты у нас такая вся правильная, а я так не могу! Ты знаешь, что меня муж бросил и ушёл к дочке подруги? Знаешь, что сын свалил к своей жене и носа не кажет? Знаешь, что внучку привозят раз в год? Как я, по‑твоему, должна себя вести?
Зинаида гневно сощурилась и зашипела сдавленным голосом о негодяях, которые её окружают.
Людмила устало вздохнула.
– Голова разболелась… Нет, всё‑таки лучшее средство от головной боли – это гильoтина! Лучшее, но уж очень кардинальное, так сказать! – подумала она. – Однако придётся остановить жёстко! – она уже и приготовилась это сделать, перевела взгляд на Зину, усевшуюся в кресло и продолжающую обличать весь мир оттуда, и тут заметила котов.
Фёдор и Маура подобрались совсем близко к спинке кресла и только что головами не покачивали, с сочувствием глядя на распалившуюся Зинаиду.
– Странно… Коты терпеть не могут скандалы… Чего это они? Словно врачебный симпозиум над больным и так сосредоточенно, словно обсуждают: «Коллега, пациент скорее жив, чем не жив…»
Людмила потом только радоваться могла, вспоминая, как сдержала резкие слова, вспомнила о том, какой была её Зинка, и в память об этом просто подошла и обняла её.
Зинаида поперхнулась на полуслове, чуть не задохнувшись от застрявших в горле жестоких и язвительных слов, а потом вдруг схватилась за руки Людмилы и горько разрыдалась.
– Я одна! Я осталась совсем‑совсем одна, и мне так плохо! Почему? Почему у тебя всё по‑другому? – в её словах не было зависти, а только недоумение. – За что они все так со мной? Это он изменил и ушёл, а я страдаю! Я до сих пор страдаю! У меня всё, всё плохо! Я никому не нужна.
– Ну, вот… высказала, наконец‑то! – удовлетворённо кивнул Фёдор. – Понятное дело, будешь тут страдать, если насобирать и нацеплять на шкурку кучу репейника с колючками да ещё кататься на них годами!
Маура опасливо косилась на громкую и чужую женщину, но, так как была кошкой добросердечной, всё‑таки решилась…
Мягкие кошачьи лапы аккуратно прошли по подлокотнику кресла, помедлили, но всё‑таки шагнули на колени рыдающей гостьи.
– Ну, вот, а ты говоришь, что всё плохо и ты никому не нужна! Тебе посочувствовать пришли – значит, нужна! Сейчас пожалеют, и станет лучше, – успокаивающе сказала Людмила.
– Кошка? – горестно уточнила Зина. – Кошка пожалела? Люд, ты не сердись, но ты всё‑таки того…
– Возможно, и того, и этого, и ещё раз этого… – рассмеялась Людмила, решившая нипочём не сердиться на эту несчастную «шляпу» – свою Зинку, в одиночку тянувшую на себе неподъёмный воз непрощённых обид, ещё старательно их раздувая и увеличивая. – Давай‑ка я тебе чаю заварю, и мы спокойно поговорим.
Маура негромко тарахтела на коленях. В руках, заледеневших, несмотря на летнюю теплынь, оказалась блаженно‑горячая чашка ароматного чая, а на столе возник бутерброд с клубничным вареньем точно так, как Зина когда‑то любила – свежий белый хлеб, прохладное масло и рубиновое благоухающее варенье с кусочками клубники.
Зине показалось, что, если она сейчас же не съест этот бутерброд, она просто скончается!
Смотреть на плачущую Зинаиду, торопливо запихивающую в себя бутерброд и захлёбывающую его чаем, было совершенно невозможно – тоже хотелось поплакать от близости этого самого поганого одиночества и тоски.
Людмила машинально подхватила Фёдора и погладила его.
– Да, вот ещё, заражаться всяким не пойми чем! – Фёдор отлично видел те «репьи и колючки» которые кружили вокруг гостьи. – Фрррр на вас! Это человек моей стаи, так что нечего тут унынничать, тоскливиться и одиночничать! Кшшшш!
Он замурлыкал Людмиле, боднул её руку, намекая, что нечего тут лапы без дела держать, когда рядом котик заухомнечёсанный.
Зинаида прикончила бутерброд, вцепилась в чашку, словно в спасательный круг, и начала рассказывать и рассказывать…
– Ну, оно понятно… если день за днём вываливать на близких свою обиду, то у них тоже не останется сил эту обиду выносить. Так и её сын – сначала злился на отца и сочувствовал маме, потом, годами выслушивая её злость, обиды и претензии, которые всё никак не заканчивались и не заканчивались, невольно начал сердиться уже на неё саму, а потом попросту не выдержал и сбежал. Никому же не хочется жить в бездонном болоте, которое засасывает всех, кто в него попадает, – думала Людмила. – И что внучку не привозит тоже понятно! Кому надо, чтобы ребёнок слушал все эти высказывания… А всё почему? Потому что не у каждой беды есть свой вес, его можно нести нетто, то есть так, как есть в реальности, а можно – брутто, упаковывая беду в бесконечные проклятия, накручивая злость и отчаяние, скрепляя ненавистью. И в результате на выходе получаем неподъёмную ношу из обычного, чего уж там, развода. Ладно, будем распаковывать…
Клубника скучала в тазах, сумерки подползали к окнам, Зина крепко прижимала к себе Мауру и всё говорила и говорила…
Как же важно, когда можно выговориться и тебя выслушают! Да не просто так, а небезразлично! Людмила слушать умела, и Зинку ей было до слёз жалко, вот и получилось, что после их разговора огромнейшая трагедия, захватившая Зину с головой и почти совсем её под собой похоронившая, обрела расплывчатый вид мужчины в легкомысленном возрасте, который, получив «беса в ребро», рванул прибавлять себе седины с молодой подругой.
– Слушай, а я ведь его видала недавно! – вдруг рассмеялась Зина. – И чего я сразу‑то не поняла… Он таким поблёкшим выглядит, словно из него все соки выпили!
– Внимание, теперь вопрос: и стоит ли из‑за него так переживать? А?
