Украденный наследник

Оук подходит к ближайшей из них. У нее нежно‑серый окрас, а грива заплетена в нечто, напоминающее сеть, и украшена золотыми бусинами. По обе стороны седла закреплены кожаные сумки. Лошадь сразу утыкается носом в ладонь принца.

– Вам доводилось ездить верхом на фейрийских скакунах? – спрашивает он меня, и я смеряю его взглядом, который он заслуживает.

При Дворе Зубов меня не учили практически ничему из того, что полагается знать ребенку королевских кровей. Мне не показывали, как пользоваться магией, оставив меня такой, какой я была. Я знала лишь простейшие заклинания, не умела вести себя согласно этикету и никогда не ездила на фейрийских лошадях.

– Не доводилось? А ведь вы будете чудесно выглядеть с развевающимися за спиной волосами, – продолжает Оук. – Словно неукротимая фейри из древних времен.

От смущения у меня сжимаются внутренности. Возможно, он просто насмехается надо мной, но, услышав его слова, я ощущаю как стыд, так и удовольствие.

Тирнан ведет Гиацинта по газону, придерживая его рукой за спину. Странная манера обращения с пленником.

– Вас хлебом не корми, дай очаровать каждую змею, которая встречается на вашем пути, какой бы хладнокровной и злобной она ни была. Оставьте хотя бы эту в покое.

Я хочу зашипеть на Тирнана, но понимаю, что таким образом только подтвержу его слова.

– Мне кажется, тебе стоило дать этот совет самому себе много лет назад, – отвечает Оук. В его голосе не слышно раздражения, но по лицу Тирнана я понимаю, что стрела попала точно в цель. Рыцарь прищуривается.

Оук проводит рукой по лицу и на мгновение кажется страшно утомленным. Но стоит ему моргнуть, как он снова приобретает благодушный вид. Мне остается только задаваться вопросом, случилось ли это в действительности или я все выдумала.

– Я считаю, что приятная беседа с друзьями по путешествию делает путь менее утомительным.

– Серьезно? – спрашивает Тирнан, подражая неспешной интонации принца. – Что ж, тогда прошу вас, продолжайте.

– О, я обязательно продолжу, – отзывается Оук.

Теперь на лицах обоих написано раздражение, хотя я понятия не имею почему.

– Как зовут вашу лошадь? – интересуюсь я, чтобы прервать воцарившуюся тишину. Мой голос уже почти не хрипит.

Оук гладит бархатистый лошадиный бок, явно пытаясь отогнать неприятные мысли.

– В детстве моя сестра Тарин звала ее Летуньей, и имя прижилось. Давайте я помогу вам сесть.

– Какая прелесть, – говорит Гиацинт, впервые за все это время обращаясь к принцу. – Поскачешь в бой на лошади сестренки. А что‑нибудь свое у тебя есть, принц? Или одни только девчачьи обноски да барахло?

– Давай уже, – резким тоном произносит Тирнан, – залезай в седло.

– Как прикажешь, – отзывается зачарованный солдат. – Ты же просто обожаешь всеми командовать, не так ли?

– Особенно тобой, – бросает Тирнан и запрыгивает на лошадь позади пленника. Мгновение спустя он понимает, что сказал, и его щеки краснеют. Он находится вне поля зрения Гиацинта, а вот я вижу его прекрасно.

– Он зовет свою лошадь Отрепьем, – продолжает Оук, как будто не слышал их беседы, хотя не обращать на них внимания наверняка непросто.

Заметив, что я наблюдаю за ним, Тирнан бросает на меня такой взгляд, что я сразу вспоминаю: будь его воля, он бы связал мне руки, заткнул кляпом рот и волоком потащил по земле вслед за лошадью.

– Мне нужно забрать вещи, – говорю я. – Из моего лагеря.

Оук и Тирнан переглядываются.

– Разумеется, – отвечает Оук, окончив этот странный безмолвный диалог со своим соратником. – Ведите нас, леди Рэн.

Принц сцепляет пальцы, делая что‑то вроде ступеньки, чтобы я смогла забраться на лошадь. Я послушно следую его указу, хотя закинуть ногу на спину животного получается с трудом. Оук изящно запрыгивает в седло передо мной, и я не знаю, куда деть руки.

– Держитесь за меня, – настаивает Оук.

Выбора у меня не остается, и, чтобы не упасть, я вдавливаю пальцы в его талию прямо в том месте, где заканчивается кольчуга. Тепло его тела обжигает меня сквозь тонкую одежду, которую он носит под золотой броней, и жар смущения приливает к моим щекам. Фейрийская лошадь скачет сверхъестественно быстро, и мне кажется, что мы летим. Я пытаюсь говорить Оуку на ухо, давать указания, куда поворачивать дальше, но чувствую, будто половину моих слов уносит ветер.

Когда мы приближаемся к моему ивовому шалашу, лошадь переходит на рысь. Принц вздрагивает, ударившись о защитное заклятие, которое я сплела. Он оборачивается и бросает на меня укоризненный взгляд, после чего одним взмахом руки развеивает чары, словно паутину.

Подумал ли он, что я специально завела их сюда, чтобы сбежать? Что хотела причинить ему вред? Когда мы останавливаемся, я с облегчением слезаю с лошади и опираюсь на дрожащие ноги. Обычно в это время я уже сплю, поэтому сегодня добираюсь до своего маленького домика более изможденной, чем обычно.

Я чувствую на себе оценивающий взгляд Оука. Вдруг представляю, что смотрю на это место его глазами. Логово дикого зверя.

Стиснув зубы, я заползаю внутрь. Пытаюсь на ощупь найти старый рюкзак, который однажды подобрала на свалке. Запихиваю в него вещи, не зная, что из них может понадобиться. Одеяло, заляпанное чуть меньше остальных двух. Ложку, взятую из кухонного ящика не‑родителей. Пакетик с семью лакричными конфетками. Подгнившее яблоко, которое я оставляла на черный день. Шарф с недовязанными краями – не‑мама не успела закончить, потому что я стащила его.

Оук прохаживается между образованных грибами кругов, издалека наблюдая за моими сборами.

– Вы живете здесь с тех пор, как мы в последний раз встречались? – спрашивает он, и я стараюсь не придавать этому вопросу слишком большого значения. Лицо Оука не выражает отвращения, однако его подчеркнутое безразличие наводит меня на мысль, что свои истинные чувства он скрывает.

Четыре года назад было легче скрыть, как низко я пала.

– Можно сказать и так, – отвечаю я.

– Одна? – уточняет он.

Не совсем. Когда мне было двенадцать, я нашла смертную подругу. Встретила ее, когда она копалась на свалке позади книжного магазина, пытаясь найти книги с ободранными обложками. Она красила мне ногти на ногах ярко‑голубым блестящим лаком, но в один из дней я увидела, как она разговаривает с моей сестрой, и спряталась от нее.

А несколько месяцев спустя Богдана повесила над моим шалашом человеческую кожу, напоминая о том, чтобы я не выдавала секретов фейри. После этого я целый год держалась от смертных как можно дальше.

Потом я спасла от глейстиг одного парня. Мне было четырнадцать, ему семнадцать. Мы с ним сидели на берегу пруда в паре миль отсюда, и я тщательно избегала любых тем, которые могли не понравиться Грозовой ведьме. Он был наполовину уверен, что я мерещусь ему после того, как он накурился. Ему нравилось разводить костры, а мне нравилось за ними наблюдать. В конце концов он решил, что раз я нереальна, значит, он может делать со мной все, что захочет.

Тогда я продемонстрировала ему, что очень даже реальна, равно как и мои зубы.