Украденный наследник

Я чувствую, как сжимается сердце. Мне отчаянно хочется уметь не только развеивать чужие чары, но и делать что‑то другое. Обладай я силой Грозовой ведьмы, могла бы призвать молнии и сжечь палочников дотла. А если бы лучше умела обращаться с собственной магией, возможно, мне бы удалось создать иллюзию и спрятать нас за ней.

Внезапно болт, который выпустил Оук, взрывается синим мерцающим огнем, и я понимаю, что он все‑таки не промахнулся. Палочники вспыхивают и падают со спин своих деревянных скакунов, а одно из паукообразных чудовищ бросается в сторону леса – его тоже лижут языки пламени.

Лошадь Тирнана почти нагоняет нас, когда Оук пускает Летунью в галоп. Спиной ощущаю, как принц напрягается, и оборачиваюсь к нему, но он качает головой. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы не упасть.

Одно дело – слышать о силе леди Ноури, но, увидев кусочки плоти внутри этих существ, я вдруг поняла, с какой легкостью она может собрать свой урожай. Она будет добывать части человеческих тел в городах смертных, словно горную породу в каменоломне, и вырубать леса, чтобы создать из них армию. Жителям Эльфхейма есть из‑за чего беспокоиться. Миру людей есть из‑за чего дрожать от страха. Все гораздо хуже, чем я думала.

Мы оставляем лес позади и оказываемся на пригородной дороге, потом пересекаем трассу. Уже поздно, и поэтому машин почти нигде нет. Тирнан накладывает на нас чары – не совсем маскировку, скорее легкий дурман. Смертные заметят нас краем глаза, но просто не поймут, что это мы. Подумают, что увидели белого оленя. Или, может быть, большую собаку. Примут нас за нечто обыденное, за то, что хорошо вписывается в их картину мира. От магии у меня чешутся плечи.

Мы скачем долго. По моим ощущениям, проходит несколько часов.

– Оук? – выкрикивает рыцарь, когда мы оказываемся на очередном перекрестке. Он переводит взгляд на меня. – Когда принца ранили?

Я внезапно понимаю, что сильнее ощущаю вес принца, как будто он навалился на меня. Его рука по‑прежнему обхватывает мою талию, но он уже не так крепко сжимает поводья. Немного двигаюсь в седле и вижу, что его глаза закрыты, ресницы отбрасывают тень на щеки, а руки и ноги обмякли.

– Я не знала… – начинаю я.

– Идиотка, – бормочет Тирнан.

Я оборачиваюсь, пытаясь обхватить принца так, чтобы он не упал с лошади. Но Оук наваливается на меня еще сильнее. Его большое и теплое тело сковывают доспехи, из‑за чего он становится только тяжелее, и я сомневаюсь, что смогу удержать его. Цепляюсь за него пальцами в надежде, что у меня хватит сил, но с легкостью могу представить, как принц падает в грязь.

– Стоять, – приказывает Тирнан, и его лошадь замедляет бег. Летунья тоже сбрасывает скорость, подстраиваясь под их темп. – Спешивайся, – говорит он Гиацинту, после чего толкает его в спину.

Однокрылый солдат соскальзывает на землю с такой легкостью, что становится понятно: верховая езда для него – привычное дело.

– И вот ему ты решил служить? – угрюмо спрашивает тот, бросая недовольный взгляд в сторону принца.

Тирнан тоже спускается с лошади.

– А ты предлагаешь мне вверить свою судьбы тем существам?

Гиацинт не отвечает, но рассматривает меня так, будто думает, что я могу оказаться на его стороне. Я совершенно точно не на его стороне и всем своим видом пытаюсь это продемонстрировать.

Тирнан широкими шагами приближается к Летунье, подхватывает Оука на руки и осторожно кладет его на покрытую листьями землю.

Я неуклюже слезаю с седла и больно ударяюсь о землю. Прихрамывая на одно колено, подхожу ближе.

Судя по пятнам крови, стрела попала Оуку в шею чуть выше наплечника. Чешуйки золотой брони замедлили ее полет, поэтому она лишь слегка поцарапала кожу.

Вот только она была отравлена.

– Он же не… – Я вижу, как поднимается и опускается его грудь. Оук жив, но не исключено, что яд все еще распространяется по телу. Возможно, он умирает.

Я не хочу думать об этом. Не желаю размышлять о том, что оказалась бы на его месте, если бы пересела назад.

Тирнан проверяет пульс Оука, затем наклоняется и принюхивается, словно пытаясь определить яд по запаху. Смачивает палец в его крови и подносит к языку.

– «Сладкая смерть». Если в организм проникнет большое количество этого яда, он может вызвать сон длиною в сотни лет.

– На кончике стрелы много не поместится, – говорю я и надеюсь, что он подтвердит, что этого явно недостаточно, чтобы погрузить Оука в столетний сон.

Не обращая внимания на мои слова, Тирнан принимается копаться в сумке, висящей у него на ремне. Он достает какую‑то траву, крошит ее под носом принца, а потом всыпает получившийся порошок на его язык. Когда рыцарь засовывает пальцы ему в рот, Оук приходит в себя достаточно, чтобы отдернуть голову.

– Это поможет? – спрашиваю я.

– Будем надеяться, – отвечает Тирнан, вытирая руку о штаны. – Нужно найти место для ночлега. Желательно поближе к смертным. Там чудовища леди Ноури, вероятно, не станут нас искать.

Я быстро киваю.

– И хорошо бы добраться туда побыстрее. – Он укладывает принца на спину его скакуна. Мы выдвигаемся в путь: Тирнан ведет Летунью, Гиацинт идет позади него, а мне приходится взять под уздцы лошадь рыцаря.

Пятно крови на ее боку только разрастается, и она заметно хромает. Из ее плоти до сих пор торчит стрела.

– Ее тоже отравили?

Рыцарь коротко кивает.

– Но эту сильную девочку не так легко сбить с ног.

Опустив руку в рюкзак, достаю подгнившее яблоко. Откусываю для обеих лошадей по куску, и животные мягко тычутся мордами в мои ладони. Затем глажу Отрепье по мохнатому носу. Похоже, стрела не причиняет ей боли, так что, я надеюсь, она будет в порядке.

– Хотя ему, вероятно, лучше уснуть на сотню лет, – произносит Тирнан. Кажется, он разговаривает не столько со мной, сколько сам с собой. – Без сомнения, леди Ноури будет охотиться на нас точно так же, как мы охотимся на нее. Сон лучше, чем смерть.

– Зачем на самом деле Оук это делает? – спрашиваю я.

Рыцарь пристально смотрит на меня.

– Что делает?

– Эта задача ниже его достоинства. – Не знаю, как еще выразить свою мысль. При Дворе Зубов Леди Ноури сразу дала мне понять: она может пронзать мою кожу, сдавливая на ней серебряный поводок, может причинять мне такую невыносимую боль, что я по образу мыслей уподоблюсь животному, но если ко мне проявит неуважение кто‑то из простого народа, то проступок этот будет караться смертью. Королевская кровь имеет значение.