Украденный наследник

Мужчина пытается высвободиться из моей хватки, но я очень сильна. Острыми зубами мгновенно перекусываю ремешок глейстиг, который тут же теряет свою магическую силу. Я так толком и не освоила чары, меняющие внешность, но, живя при Дворе Зубов, неплохо наловчилась разрушать заклятия. Их накладывали на меня настолько часто, что без этого умения было просто не обойтись.

Я вкладываю в ладонь веснушчатого мужчины записку – ту самую, на которой он изложил свое желание. На обратной стороне листка я написала маркером Бэкс:

«Забирай свою семью и беги отсюда. Пока не начал причинять родным боль. А это обязательно случится».

Потом убегаю прочь, а он с ужасом смотрит мне вслед, как будто я и есть то чудовище, которое ему угрожает.

Мне уже доводилось видеть, к чему приводят подобные сделки. Сначала люди убеждают себя, что будут расплачиваться только собственной плотью. Но семь месяцев и семь дней – долгий срок. Отрезать по кусочку приходится каждую ночь, а это немало. К тому же боль невыносима и с каждой новой раной становится лишь сильнее. Вскоре люди без труда заверяют себя, что ничего страшного не случится, если взять немного плоти у близких, родных людей. Сделка была заключена ради них, в конце концов! После этого все стремительно летит под откос.

Я вздрагиваю, вспоминая, с каким ужасом и отвращением мои не‑родители и не‑сестра смотрели на меня. А ведь это были люди, которые, как мне казалось, будут любить меня вечно. Мне понадобился почти год, чтобы понять, что лорд Джарел развеял их любовь магией. Он был так уверен, что они откажутся от меня, потому что заколдовал их.

Не исключено, что заклинание до сих пор не утратило своей силы. Я не знаю наверняка.

А еще не знаю того, что именно сделал лорд Джарел: усилил и использовал ужас, который они действительно испытали при виде меня, или полностью воссоздал его из магии.

Я встаю на пути глейстиг, чтобы отомстить фейри. Разрушаю любое заклятие, которое встречаю. Освобождаю каждого человека, попадающего в ловушку. Не имеет никакого значения, будет ли веснушчатый мужчина благодарен за свое спасение. Я испытываю удовлетворение из‑за того, что глейстиг злится, когда очередной смертный вырывается из ее сетей.

Я не могу помочь каждому. Не способна защитить их всех от того, что она предлагает, и от страшной цены, которую придется заплатить за ее магию. А ведь глейстиг далеко не единственная фейри, заключающая сделки со смертными. Но я все равно пытаюсь.

Когда снова подхожу к дому, в котором жила в детстве, моя не‑семья уже легла спать.

Я поднимаю засов и прокрадываюсь внутрь. Я достаточно хорошо вижу в темноте, чтобы передвигаться по неосвещенным комнатам. Подхожу к дивану и прижимаю наполовину связанный свитер к щеке, ощущая мягкость шерсти и вдыхая знакомый аромат не‑мамы. Вспоминаю, как она сидела у моей кровати и напевала колыбельную. В моих ушах звучит ее голос:

«Мерцай, звездочка, мерцай».

Я открываю мусорное ведро и достаю остатки ужина. Недоеденные кусочки стейка с хрящами и комочки картофельного пюре слиплись с ошметками, которые раньше, видимо, были салатом. Все это перемешалось со скомканными салфетками, пластиковой пленкой и овощными очистками. Я делаю себе десерт из подгнившей сливы и тонкого слоя джема, который соскребаю со дна банки, лежавшей в контейнере для переработки стекла.

Жадно заглатываю пищу, пытаясь представить, что сижу за столом вместе со своей не‑семьей. Вообразить, что я снова их дочь, а не то, что от нее осталось.

Я чувствую себя кукушкой, которая пытается залезть обратно в яйцо.

Люди почувствовали, что со мной что‑то не так, стоило мне только вернуться в мир смертных. Это случилось сразу после Змеиной битвы, когда Двор Зубов распустили и леди Ноури бежала. Мне было некуда идти, и я решила воротиться сюда. Первым же вечером я оказалась в парке, где меня нашла компания детишек. Они начали размахивать палками, пытаясь прогнать меня прочь. Когда один из старших мальчишек попал по мне, я подбежала к нему и вонзила свои острые зубы ему в руку. Вскрыла его плоть с той же легкостью, с какой люди открывают консервные банки.

Я не знаю, что могу сделать с не‑родителями и не‑сестрой, если они снова оттолкнут меня. Рядом со мной небезопасно. Теперь я уже не ребенок, а взрослое чудовище – точно такое же, как и те, что однажды пришли за мной.

Но все же соблазн развеять чары велик. Меня безостановочно тянет поведать своим не‑родным всю правду о себе. Но стоит мне представить, как я заговариваю с ними, я сразу вспоминаю о Грозовой ведьме. Она дважды находила меня в лесу неподалеку от города и дважды натягивала над моим шалашом кожу, содранную со смертного. Она заявляла, что эти люди слишком много знали о фейри. Я не хочу давать ей повод выбрать в качестве следующей жертвы кого‑то из моей не‑семьи.

Наверху открывается дверь, и я замираю. Прижимаю ноги к животу и обхватываю колени руками, стараясь уменьшиться в размерах. Через несколько минут слышу, как в туалете спускается вода, и наконец‑то позволяю себе спокойно дышать.

Мне нельзя приходить сюда. Иногда мне удается удержаться, и я провожу ночи вдали от дома своей не‑семьи. Я ем мох и жучков, пью воду из грязных речушек. Роюсь в помойках позади ресторанов. Разрушаю заклятия фейри, чтобы убедить себя, что я не такая, как они.

Однако это место будто манит меня, и я возвращаюсь сюда снова и снова. Иногда мою оставшуюся в раковине посуду или перекладываю в сушилку постиранную одежду, словно дух‑брауни. Иногда краду ножи. Когда сильно разозлюсь, беру что‑то из их вещей и разрываю на мелкие кусочки. Случается, что я дремлю за диваном и вылезаю, только когда все уходят на работу и на учебу. А после пробую найти в доме частички себя – школьные карточки с оценками или поделки из пряжи. Или, может быть, фотографии, на которых запечатлена человеческая версия меня – с тусклыми волосами, заостренным подбородком и большими голодными глазами. Хоть какие‑то свидетельства того, что мои воспоминания реальны. Однажды я открыла коробку с пометкой «Ребекка» и нашла там своего старого игрушечного лисенка. Интересно, как они объяснили себе тот факт, что в их доме была комната, полная моих вещей?

Сейчас Ребекка просит, чтобы ее звали Бэкс, – видимо, выбрала новое имя для новой жизни в колледже. И хотя она, вероятно, говорит всем, что она единственный ребенок в семье, ни одно мое счастливое детское воспоминание не обходится без нее. Вот Бэкс пьет какао, уставившись в телевизор, и давит маршмэллоу, пока ее пальцы не становятся липкими. Вот мы с Бэкс сидим на заднем сиденье машины и пинаем друг друга, пока мама не кричит, чтобы мы прекратили. Вот мы с Бэкс прячемся в ее шкафу и играем в фигурки; она подносит Бэтмена к Железному человеку, и говорит: «Давай они заведут себе кошек и будут жить долго и счастливо». Когда представляю, что меня лишают этих воспоминаний, я сжимаю зубы от страха и с новой силой чувствую себя призраком.

Если бы я осталась в мире смертных, то училась бы сейчас вместе с Бэкс. Или, может быть, путешествовала, подрабатывала то здесь, то там и совершала свои маленькие личные открытия. Та Рэн ни на секунду бы не засомневалась, есть ли для нее место в мире. Ну а я теперь даже не могу представить себя ею.

Порой я сижу на крыше и смотрю, как летучие мыши кружат в лунном свете. Или наблюдаю, как мои не‑родители спят, и храбро подношу руку к волосам не‑мамы. Но сегодня я только ем.