Улица Светлячков
Сразу видно – Талли здесь чужая. Перед выходом она часа два думала, что надеть, выбрала безупречный наряд, будто прямиком со страниц «Севентин»[1], – и прогадала по всем пунктам.
Едва подъехал автобус, она приняла решение: в этом захолустье она в школу ходить не станет. От Снохомиша до центра Сиэтла всего час пути, это верно, но с тем же успехом можно было отправиться на луну. Все здесь не по‑людски.
Нет.
Не дождетесь.
Она промаршировала по гравийной дорожке обратно к дому и с такой силой толкнула дверь, что та, распахнувшись, грохнула об стену.
Никогда не повредит добавить чуточку драмы, в этом Талли давно убедилась, – просто чтобы расставить акценты, подчеркнуть непримиримость своей позиции.
– Ты, видно, совсем обкурилась, – громогласно заявила она и лишь секунду спустя осознала, что в гостиной нет никого, кроме грузчиков.
Один из них на мгновение замер, устало покосился в ее сторону:
– А?
Талли протиснулась мимо, так сильно пихнув шкаф, который грузчики держали на весу, что те вполголоса выругались. Ей было плевать. Она страшно разозлилась, казалось, вот‑вот лопнет от гнева – ужасно мерзкое чувство.
Много чести – злиться из‑за выходок ее так называемой матери, которая всю жизнь только и делала, что раз за разом ее бросала.
Мать сидела на полу в спальне, вырезала какие‑то картинки из «Космо». На голове, как обычно, гнездо: косматая грива спутанных волнистых волос перехвачена кожаной лентой с бусинами – такие вышли из моды лет сто назад. Даже не взглянув на Талли, она перевернула страницу; со следующего разворота усмехался, прикрывая рукой член, совершенно голый Берт Рейнолдс[2].
– Не буду я ходить в эту отсталую школу для деревенщин.
– Нет? – Мама снова перелистнула страницу, потянулась за ножницами и принялась вырезать цветы из рекламы шампуня. – Ну ладно.
Талли едва не завопила в голос.
– Ну ладно? Ну ладно?! Мне четырнадцать лет!
– Мое дело тебя любить и поддерживать, милая, а не палки в колеса вставлять.
Талли закрыла глаза, сосчитала до десяти.
– Я здесь никого не знаю.
– Так узнай. Я слышала, в своей старой школе ты была мисс Популярность.
– Ну, блин, мам, я…
– Дымка.
– Да не стану я звать тебя Дымкой!
– Как скажешь, Таллула.
Она подняла взгляд, чтобы убедиться, что Талли все ясно. Ей, разумеется, было ясно.
– Я здесь чужая.
– Ты ведь знаешь, что это неправда, Талли. Разве может дитя земли и небес быть где‑то чужим? В Бхагавадгите говорится…
– Проехали.
Талли отвернулась, не дослушав. Очередная укуренная мудрость, которой место на психоделическом постере, ей была не нужна даром. В гостиной она ненадолго замешкалась, стащила из сумки матери пачку сигарет «Вирджиния слимз» и снова вышла на улицу.
Всю следующую неделю Кейт издалека наблюдала за новенькой.
Талли Харт была не такой, как все, – она казалась увереннее, невозмутимее, будто бы ярче остальных ребят, что бродили по вылинявшим зеленым коридорам школы. Гулять ей разрешали хоть всю ночь, к тому же она ни капельки не боялась, что ее застукают за курением в лесу позади школы. Все только об этом и говорили, Кейт постоянно слышала восхищенные перешептывания. Среди подростков Снохомиша, родители которых работали кто на молочной ферме, кто на бумажной фабрике, Талли Харт была диковинкой. Каждый хотел с ней подружиться.
Внезапная популярность соседки заставила Кейт еще острее почувствовать собственное одиночество. Она и сама толком не понимала почему. Знала только, что каждое утро, пока они стояли на остановке, совсем рядом и все же невозможно далеко друг от друга, разделенные зияющей пропастью молчания, ей мучительно, невыносимо хотелось, чтобы Талли ее заметила.
Впрочем, этому не бывать.
– …пока «Шоу Кэрол Бернетт»[3] не началось. Все готово. Кейт? Кейти?
Кейт, очнувшись, подняла голову. Она заснула прямо за кухонным столом, над учебником обществознания.
– А? Ты что‑то сказала? – спросила она, поправляя на носу очки в толстой оправе.
– Я приготовила запеканку для наших новых соседей. Сходи отнеси.
– Но… – Кейт отчаянно пыталась придумать отговорку, любую, лишь бы отмазаться, – они ж неделю как приехали.
– Ну что поделаешь, раньше не получилось. Всё дела, дела.
– У меня домашки куча, пусть Шон сходит.
– Сомневаюсь, что Шон там с кем‑нибудь подружится.
– Можно подумать, я подружусь, – с тоской отозвалась Кейт.
Мама повернулась к ней. Каштановые волосы, которые она старательно завила и начесала утром, к вечеру снова повисли унылыми прядями, следов макияжа почти не осталось. Ее круглое, пухлощекое лицо выглядело бледным, потускневшим. Фиолетово‑желтая, вязанная крючком жилетка – прошлогодний подарок на Рождество – была застегнута сикось‑накось. Не сводя взгляда с Кейт, она подошла и села за стол.
– Можно я кое‑что скажу, а ты не будешь кусаться?
– Это вряд ли.
– Мне жалко, что у вас с Джоанни все так получилось.
Кейт чего угодно ожидала, но не этого.
[1] Seventeen (англ. «семнадцать») – американский журнал о моде, ориентированный на девочек‑подростков.
[2] Берт Рейнолдс (1936–2018) – один из самых популярных американских актеров 1970‑х. Упомянутая здесь фотография 1972 года превратила Рейнолдса в секс‑символ эпохи. Это был первый в американской истории журнальный разворот с обнаженным мужчиной.
[3] «Шоу Кэрол Бернетт» – американская комедийная телепрограмма, выходившая в 1967–1978 годах.
