Улика № 13

Глава 7

Все про нее

 

Анна Стерхова стояла в фойе театра у фотографии Тепляковой, изучая хорошее, доброе, человечное лицо. Какие тревоги терзали ее несчастную душу? Откуда взялась эта боль, затаившаяся в больших карих глазах?

Вот, если бы нашелся такой человек, кто взял бы и выложил все, что было на сердце у Тепляковой. Но в том и состояла трудность этого дела, что не было такого человека, придется собирать информацию по крупицам.

– Интересуетесь нашими артистами? – рядом со Стерховой прозвучал надтреснутый, старушечий голос.

Она обернулась и, улыбнувшись, ответила:

– Здравствуйте, тетя Рая! Все еще работаете?

– Из театра сами не уходят, отсюда уносят вперед ногами, – сказала толстая старуха в рабочем халате. Прищурившись, она задала вопрос: – Откуда знаете меня?

– Я – Аня, племянница Руфи Адамовны. Помните?

– Помнить‑то, помню, да вот не узнаю. Давненько не виделись, изменилась ты, девочка.

– Как поживаете?

– Скриплю помаленьку, лет десять, как работаю кладовщиком. А когда‑то была реквизитором.

– Я это помню, – сказала Стерхова.

– Когда стало тяжело выходить на вечерние спектакли, пошла в кладовщики.

– Понимаю, работа реквизитора дело ответственное.

– У‑у‑у… – протянула тетя Рая, сложив губы в трубочку. – На ином спектакле до двухсот наименований реквизита. К первому акту, куда ни шло, успевала. А на второй, да на третий приходилось крутиться. Все поставь, разложи, да ничего не забудь. А кладовщицей, что? Утречком вышла, выдала все, что нужно, по ведомостям разнесла и к пяти вечера уже дома.

– Рада за вас, дорогая. – Анна тронула женщину за руку. – А вообще, в театре давно работаете?

– В семьдесят пятом, сразу же после школы, мать меня сюда привела. Она бухгалтером в театре была. Сначала я уборщицей работала, потом на реквизитора выучилась.

– Знали Теплякову?

– Тамилу Васильевну? Не сказать, что были подругами, но друг с дружкой были знакомы. Однажды на спектакле «Горе от ума» я забыла ей веер положить на банкетку. Ну и влетело мне от помощника режиссера! А Тамила Васильевна только защищала меня. Она вообще была очень доброй.

– Теплякова с кем‑нибудь дружила?

– Нет, не припомню… – покачала головой тетя Рая. – Бывало, придет, отыграет и сразу домой. У нее была очень строгая мать. Меня это сильно удивляло. Мы же с ней ровесницы, но у меня к середине восьмидесятых уже было двое детей, а Теплякова жила с матерью и во всем ее слушалась.

– В театре были такие люди, с которыми она общалась чаще, чем с другими? – спросила Стерхова.

– А какое общение у артистов? Друг с другом на репетициях, с режиссером и на примерках с костюмером. Вот и все.

– С тетушкой моей у Тепляковой были добрые отношения?

– Руфь Адамовна умела себя поставить. У нее был особенный талант поддерживать отношения.

– Теплякова входила в число ее друзей?

– Это не про Тамилу. Между ней и Руфью Адамовной были хорошие отношения, но чтобы дружили – это нет.

– Ничего примечательного не припомните про Тамилу Васильевну?

– Примечательного… – Тетя Рая ненадолго задумалась. – Если только вот это: когда она волновалась или уставала, начинала задыхаться.

– Приступы астмы? – спросила Стерхова.

– Не совсем, говорили, что все от нервов. Накапают ей корвалолу, через пять минут все в порядке. Бывало и на сцене ее прихватывало. Пузырек с корвалолом всегда стоял на пульте помрежа.

– Панические атаки, – догадалась Анна и, достав фотографию мертвой девушки, показала ее тете Рае. – Знаете?

– Нет, – уверенно ответила та.

– Спасибо. – Стерхова спрятала снимок и спросила: – Не видели Марию Егоровну?

– Нашу костюмершу? Так она у себя.

До костюмерной Анна прошла по служебным лестницам. Кочеткову нашла среди костюмных рядов в хранилище.

Заметив ее, Мария Егоровна выбралась на свободу.

– Что‑то ты зачастила к нам, девонька. По причинам личного характера или как?

– Считайте, по работе. Мне нужно все разузнать о Тепляковой и ее гибели. Только вы не сильно об этом распространяйтесь, – предупредила Стерхова. – Не нужно, чтобы об этом знали все, кто ни попадя.

– Мне‑то что, – Кочеткова равнодушно пожала плечами. – Сама все распространишь. Театр – дело звонкое.

– Остались здесь люди, которые лично знали Теплякову?

– С Альбиной Комогоровой ты уже говорила…

– Мне кажется, что у нее предвзятое мнение о Тепляковой, – сказала Стерхова.

– Она ненавидела Тамилу за талант. Ее не особо слушай.

– Комогорова была свидетелем гибели Тепляковой. Наверняка что‑то видела.

– Что она могла разглядеть в том дыму, трещотка пустопорожняя?

– Мне все же надо бы ее расспросить. Кто еще из ныне работающих знал Теплякову?

– Таких осталось немного. Кто‑то умер, кто‑то ушел на пенсию. – Мария Егоровна приложила палец к носу. – Приходи‑ка ты лучше завтра на премьеру.

– Во сколько?

– Часикам к семи. Тогда застанешь и Комогорову, и Лаврентьева.

– Кажется, я помню его… Николай Петрович?

– Недавно ему присвоили звание Народного. Да и пора бы. Заслужил.

– Вряд ли он меня помнит.

– Ничего, я тебя подведу и представлю.

Стерхова улыбнулась и с благодарностью обняла костюмершу.

– Я как‑нибудь сама. Если не вспомнит и не поверит, покажу удостоверение. Спасибо вам, Мария Егоровна.

– И вот что! – Кочеткова схватила ее за рукав. – У нас еще работает монтировщик декораций, которого чуть не посадили после гибели Тепляковой. Его спасло только то, что был молодой, отыгрались на машинисте сцены, его старшем товарище. Тот отсидел свое и вскоре помер.

– Как его зовут?

– Машиниста?