В лесу

Когда археологи находят человеческие останки на глубине менее девяти футов под землей, то закон обязывает сообщить в полицию. Это на тот случай, если какому‑нибудь умнику придет в голову закопать тело, например, на кладбище четырнадцатого века, рассчитывая, что труп сойдет за средневековый. Считается, наверное, что если кто‑то умудрился выкопать яму глубже девяти футов и остался при этом незамеченным, он заслуживает некоторого поощрения за такой энтузиазм. Бывает, что при обвалах и эрозии почвы находят скелет, тогда вызывают полицейских и патологоанатомов, но, как правило, это формальность. Отличить современные останки от древних сравнительно несложно. Следователей вызывают лишь в исключительных случаях – допустим, если труп найден в торфянике и его свежесть не оставляет сомнений.

– Не в этот раз, – ответил О’Келли, – труп недавний. Девочка, похоже на убийство. Патрульные нас ждут. Это тут, в Нокнари, так что ночевать не придется.

У меня сбилось дыхание. Кэсси складывала в сумку вещи, но тут замерла, и ее взгляд на долю секунды остановился на мне.

– Простите, сэр, но полноценное расследование убийства мы сейчас не осилим. У нас полно работы по делу Мак‑Лофлина и…

– А вы, Мэддокс, думали, что после обеда у вас выходной? – перебил ее О’Келли. Кэсси он недолюбливал по ряду до одури банальных причин – из‑за пола, стиля одежды, возраста, полугероического прошлого, – и эта банальность бесила ее намного сильнее, чем собственно неприязнь начальника. – Так что если вы собирались за город прошвырнуться, то в самый раз. Криминалисты уже выехали. – И он вышел из кабинета.

– Вот паскудство, – расстроилась Кэсси. – Райан, прости, пожалуйста, я просто думала…

– Да забей, Кэсс, – успокоил ее я.

Что мне в Кэсси нравится больше всего, так это ее способность помолчать и не лезть когда не надо. Была ее очередь садиться за руль, однако она выбрала мою любимую машину без опознавательных знаков – “сааб” 98 года, прямо мечта, а не машина – и бросила мне ключи. В машине Кэсси достала из рюкзака стопку компакт‑дисков и передала их мне: водитель выбирает музыку, а сам я все время забываю захватить диски. Я поставил тот, где, по моим соображениям, будут громкие басы, и прибавил громкости.

В Нокнари я не бывал с того самого лета. Меня отправили в школу‑интернат спустя несколько недель после несостоявшегося отъезда Джейми, но не в ту же самую школу, а в Уилтшир – чтобы услать меня еще дальше, у родителей просто не хватило денег. Когда я на Рождество приезжал домой, то жили мы в Лейкслипе, то есть по другую сторону от Дублина. Как только мы съехали на двухполосную дорогу, Кэсси вытащила карту и, ориентируясь по ней, повела нас по разбитым, в колдобинах, проселкам, где разросшиеся кусты царапали стекла.

Мне, что неудивительно, всегда хотелось вспомнить, что произошло тогда в лесу. Те немногие, кто помнит про исчезновение в Нокнари, не раз предлагали мне пройти сеанс гипноза, однако меня от этой идеи почему‑то воротит. Я вообще с недоверием отношусь ко всяким примочкам в духе нью‑эйдж, само явление, насколько я могу судить с безопасного расстояния, вполне имеет право на существование, а вот связанные с ним люди меня смущают. Такие обычно отлавливают тебя на вечеринках и втолковывают, как пришли к выводу, что они – победители и заслуживают счастья. Я боюсь, что гипноз сделает меня кайфанутым просветленным придурком наподобие семнадцатилетнего сопляка, открывшего для себя Керуака, и я начну проповедовать пьянчужкам в пабах.

 

* * *

 

Археологические раскопки в Нокнари проходили на пологом откосе возле холма. На обнаженной, развороченной почве темнели непостижимые археологические письмена – траншеи, ямы, огромные муравейники земли, жилые вагончики, разбросанные обломки каменной стены, все это складывалось в безумный лабиринт, сюрреалистический, постапокалиптический. С одной стороны с лабиринтом соседствовала рощица, а с другой возвышалась стена, которую венчали аккуратные зубцы. Стена тянулась от деревьев до дороги. На самой высокой точке склона, неподалеку от стены, копошились криминалисты, от всех остальных их отделяла сине‑белая лента, отчего зрелище походило на сцену из детективного фильма. Скорее всего, я знал каждого из этих криминалистов, но ситуация – их белые комбинезоны, ловкие руки в перчатках, безымянные бережные инструменты – превращала людей в зловещих незнакомцев, агентов вездесущего ЦРУ. Лишь два объекта выглядели открыточно надежно и успокаивали взгляд – низенький беленый фермерский дом возле дороги, перед которым растянулась черно‑белая пастушья собака, да каменная башня, увитая плющом с листвой, на ветру походившей на подернутую рябью воду. За дальним концом поля темнела полоса реки, посверкивающая солнечными бликами.

 

кроссовки упираются в берег, тень от листьев пятнами покрывает красную футболку, удочки из веток, леска дергается, когда ее хватает мелкая рыбешка. “Тише ты! Рыбу спугнешь!”

 

Как раз на этой территории когда‑то, двадцать лет назад, рос лес. Полоска деревьев – все, что от него осталось. Сам я жил прежде в одном из домов за стеной.

Такого я не ожидал. Ирландские новости я не смотрю, для меня они представляют собой однородный, вызывающий головную боль поток неотличимых один от другого политиков с глазами социопатов, которые издают бессмысленную белиберду вроде той, что получается, если в ускоренном темпе прокручивать запись. Я предпочитаю зарубежные новости – расстояние упрощает достаточно, чтобы появилось успокаивающее заблуждение, будто лица на экране совсем разные. До меня доходили слухи, что возле Нокнари ведутся археологические раскопки, которые стали объектом неких разногласий, и все же ни подробностей, ни точного местоположения раскопок я не знал. Такого я не ожидал.

Я заехал на парковку с противоположной от жилых вагончиков стороны дороги и затормозил между фургоном криминалистов и большим черным “мерседесом”, который принадлежал Куперу, патологоанатому. Мы вылезли из машины, и я остановился проверить пистолет: чистый, заряженный, на предохранителе. Пистолет у меня в наплечной кобуре, так ее не видно. Светить пушкой я считаю оскорбительным, все равно что членом на публике трясти. Кэсси говорит, что класть она хотела, что там оскорбительно, а что нет. Когда ты девушка ростом пять футов и пять дюймов, уважение тебе не повредит, поэтому она носит кобуру на поясе. Нередко такое отношение нам на руку: вокруг не понимают, кого следует бояться больше, крохотную девушку с пушкой или здоровенного парня, похоже, безоружного, и необходимость выбирать выводит из равновесия.

Кэсси привалилась к машине и вытащила из рюкзака сигареты.

– Будешь?

– Нет, спасибо, – отказался я.

Я осмотрел ремни и затянул их, удостоверившись, что нет перекрученных. Собственные пальцы казались мне толстыми и неуклюжими, будто не связанными с остальным телом. Мне не хотелось, чтобы Кэсси сказала, что кем бы ни была убитая, вряд ли убийца прячется за вагончиками и ждет, когда его возьмут на пушку. Она откинула голову и выпустила в ветви дым. День выдался по‑ирландски летний, вроде как невнятный – скользящие по небу облака и пронзительный ветер, а на смену всему этому того и гляди придут ливень, или палящее солнце, или и то и другое сразу.