Вечно ты

«У каждого антисемита должен быть свой любимый еврей», – смеялись родители, приглашая в гости дядю Мишу, и от этой дежурной фразы Люде всегда делалось немного не по себе, будто она присутствовала при мошенничестве. Койфман ведь не знает, что до него снисходят, принимает все за обоюдоострую дружбу.

– Депрессия, ребята, – это примерно такое чувство, – продолжал дядя Миша, даже не подозревая о том, что в эту самую минуту ему в очередной раз простили его сомнительное происхождение, – как если вы долго бежали от грабителя, выдохлись, и у вас совершенно не осталось сил. Вы знаете, что через секунду он вас догонит, все отберет, а возможно, и убьет, вы этого боитесь и отчаянно не хотите, но не можете больше сделать ни одного шага. Вот это примерно двадцать процентов ощущений человека в депрессии. Мне все‑таки представляется, что у Верочки не так. А грустить нормально, злиться нормально, вообще многое нормально, даже то, что считается плохим и недостойным. Нет такого расстройства, которое бы не имело в своей основе нормальный психический процесс, вопрос только в степени выраженности и в умении владеть собой. Но если хотите, поговорите с ней, скажите, что я всегда ей помогу, если она того захочет.

Люда задумалась, передать ли Вере подслушанный разговор, с точки зрения порядочности и то и другое было одинаково небезупречно, но пока она колебалась, на горизонте внезапно возникла Анютка, мамина троюродная племянница и паршивая овца семейства. Нимало не заботясь об обязательствах, которые накладывает на человека его происхождение, Анютка не стала учиться в институте, ограничившись техникумом, родила двоих детей от двух разных мужчин, один из которых даже, кажется, не был ее официальным мужем, работала в строительном управлении, стригла на дому и жила себе припеваючи.

Красавицей Анютка, с круглыми глазами и лошадиным лицом, не была, но недостатка в мужском внимании не испытывала. Не успел второй, по слухам неофициальный, муж, раствориться в неизвестности, как Анюткин порог принялись осаждать новые претенденты на руку и сердце. «Вульгарность и половая распущенность дают свои плоды, где дважды мать одиночка, там и трижды» – такой вердикт вынесли мама с бабушкой и отказали Анютке от дома. Правда, сама Анютка об этом так никогда и не узнала, равно как и о том, что является позором семьи. Жила своей насыщенной неправедной жизнью, а на праздниках звонила с поздравлениями как ни в чем не бывало, и ни у кого не хватало мужества бросить трубку, а нюансы интонаций Анюте, похоже, были так же интересны, как и правила хорошего тона. Простое «спасибо, дорогая» и «СПАСИБО, ДОРОГАЯ», процеженное сквозь зубы, не имели для нее никаких различий.

Увиделись они на похоронах Анютиной мамы. Встретились и обнялись… Близость смерти вообще делает людей мягче, заставляет вспоминать старые родственные и дружеские связи, объединяться в преддверии единого для всех исхода.

Непутевая Анютка стала заходить в гости – и вскоре предложила свои услуги в качестве свахи. Якобы она на этом поприще очень даже преуспела, выдав замуж практически всех подруг, так неужели ради родных не постарается. Мама с бабушкой отнеслись к предложению сдержанно, предполагая, что женихов, которых может предложить Анютка, и даром не надо, но доморощенная сваха сразу выкатила свой стратегический резерв: есть у нее настоящий молодой генерал, умный и интеллигентный человек, который подойдет Вере как нельзя лучше. «Крышечка с кастрюлечкой», – заключила Анютка.

Выяснилось, что потенциальный жених, несмотря на крайне юный для генерала возраст, давно овдовел, отгоревал и в принципе готов создать новую семью, только мешают тяготы службы. Есть еще дочь, но она не в счет. Выросла, живет самостоятельно, так что обузой не станет.

Генерал с Анюткой были соседями по дому, можно сказать, росли вместе, пока он не поступил в Нахимовское училище. После этого парень дома больше не жил, но до сих пор, бывая в отпуске, по старой памяти заглядывал к подруге детских игр попить чайку, вспомнить былое, а заодно подстричься.

«Как раз сейчас так удачно совпало, – Анютка азартно размахивала зажатой в тонких пальцах сигаретой, – он в отпуск только недавно приехал, так что мы все успеем».

Анютка предлагала самый простой вариант, пусть Вера зайдет к ней якобы случайно именно в тот момент, когда генерал заглянет постричься, а там уж природа довершит остальное, но для семьи Корсунских такой сценарий был, конечно, неприемлем.

«Анна, если ты сама не понимаешь, как дурно это попахивает сводничеством, то я вряд ли смогу тебе это объяснить», – процедила мама.

Анютка в ответ засмеялась, сделавшись на секунду пугающе похожей на лошадь:

«С прошлого века мир все‑таки немного изменился, тетя Олечка, сейчас все так знакомятся, ничего стыдного нет, но, с другой стороны, вы правы, генерал на то и генерал, чтобы разгадывать сложную стратегию противника и чувствовать, когда его берут в клещи. Знаете что? Я его на день рождения позову. Вот как раз сомневалась, отмечать – не отмечать, но раз уж такая оказия, то придется закатить торжество на всю катушку. Всю родню приглашу, объект ничего не заподозрит. Так что давайте, с меня стол, с вас подарок».

…Очнувшись от воспоминаний, Люда выключила воду, быстро вытерлась, надела халатик и юркнула к себе в комнату. Слава богу, успела! А то так бы и замечталась, пока КВН не кончился, и нарвалась на замечание типа «грех водой не смоешь, сколько ни старайся».

Не смоешь, это правда. А жаль. Очень жаль, что нельзя отменить многие свои поступки, нельзя вернуться назад и сделать так, чтобы Вера все‑таки сама пошла знакомиться с генералом… И все бы у них чудесно сложилось, а она сама осталась бы в своем счастливом мирке, любимой доченькой, домашней девочкой, с которой ничего плохого никогда не случится.

 

* * *

 

Регина Владимировна лично заглядывает в ординаторскую и приглашает зайти к себе. От такой чести мне делается не по себе, и я иду вслед за начальницей довольно понуро, будто на разнос. Правила должны быть едины для всех, этот урок я усвоила давно, еще когда сама была руководителем. Одна надежда, что коллеги относят эти поблажки на счет моей недавней утраты, и в общем не исключено, что так оно и есть. Надо сказать, что я была несправедлива к сотрудникам, когда не ждала от них поддержки. Да, мне не раскрывают объятий, не лезут в душу, но в каждом слове, каждом жесте я чувствую, что товарищи разделяют мое горе. Трудно выразить это словами, особенно когда все мы делаем вид, будто ничего не произошло, но каждый день на работе мне становится легче. В повседневной суете, заботах о хлебе насущном как‑то забываешь о том, что человек велик и душа его прекрасна. Пусть он не пристает к тебе с сочувствием, не утирает твои слезы, не сует тебе в карман мятый рубль, этого и не нужно. Это только во вред, именно то, что наши предки назвали «сыпать соль на рану». Мне эти ощущения знакомы и в прямом и в переносном смысле, так что заверяю – метафора точнейшая. Суть не в этом. Человек проходит мимо тебя, и твоя боль эхом отзывается в его душе, разве это не удивительно? Разве мало у него своих страданий, чтобы он и чужие принимал на себя, а он это делает, пусть и невольно…

Регина Владимировна открывает дверь своего кабинета, и я выныриваю из абстрактных размышлений.

– Пришли анализы, – она протягивает мне историю болезни.

– И? – Я не спешу открывать, растягиваю интригу.

Регина Владимировна морщится: