Великое расширение
И вот у него собственное дело и семья, жизнь течет в ритмах, надежных, как прилив и отлив. Ничто существенное не меняло поверхности его жизненного моря, ничто – до этого самого момента.
Па обращал молитвы к Туа Пех Конгу и Ма Чи О[1], сжигал на их алтарях жертвенные палочки и приносил в жертву предкам пищу, чтобы они берегли его крохотное судно. Но веру в материальные проявления сверхъестественного – призраков, понтианаков[2] и духов – он оставлял другим людям, более впечатлительным, чем он. Тот исчезнувший остров, странное, но неоспоримое поведение рыбы, которая, будто чуя приманку, пошла прямиком в сети, противоречили его пониманию мира.
Однако больше всего на свете он хотел снова отыскать остров. Хуже того, Па думал, будто знает как. Это и привело его к предкам: он решил попросить разрешения, а возможно, и прощения.
Первой такую мысль вложила ему в голову жена. От нее он узнал о драке между сыновьями и о том, как старший заявил младшему, что остров появился по его вине.
– Ям сказал, что Боонь приносит несчастье, – сказала Ма, – он проклят, и поэтому ты больше не берешь его в море.
Сперва Па рассмеялся. Ну что за мальчишка! Вечно старший придумывает что‑нибудь новенькое, чтобы помучить брата. Но потом Па умолк.
Как ни крути, но А Боонь вышел тогда с ними впервые. Все остальное было как раньше.
Остров существует. И Боонь – тот, кто способен показать ему, где этот остров.
Вот только благоразумно ли это, справедливо ли? Бооню пора в школу, Па обещал это жене. Не навлечет ли он невзгоды на семью, если втянет в это мальчика?
Па принялся оттирать надгробие, которое уже оттирал за день перед этим. Надгробие на могиле матери. Достал зубочистку, обмотал ее мягкой тряпочкой, которой обычно чистил гравировку на плитах.
Тряпочка лишь слегка посерела, а в складках запутался маленький красный муравей. Может, это знак? Па задумчиво посмотрел на муравья. Солнце садилось, ухо улавливало зуд комаров, а оранжевые лучи рисовали возле надгробий длинные темные тени. Па тронул пальцем муравья, тот замер, а потом извилистым путем засеменил к костяшке пальца.
Когда Па пришел к Пак Хассану, дома он его не застал.
– Рыбачит, – сказала Амина, одна из его шести дочерей, и покачала головой, словно считала главу семейства непослушным ребенком.
На руках у нее барахтался младенец с лицом, похожим на сливу. Ко лбу прилипла темная прядь волос, и Па вспомнил Хиа – тот родился с пушистыми кудряшками.
– Мальчик или девочка? – спросил Па на своем рыночном малайском.
– Девочка, – чуть обиженно ответила Амина, как будто это было очевидно. – Это первенец моей дочки.
– Значит, Пак Хассан прадедушка, но все еще рыбачит?
Амина улыбнулась и погладила тыльной стороной ладони липкую голую грудку младенца.
– Ты ж его знаешь.
Па знал. Четыре кампонга бились над загадкой, сколько же лет Хассану Бин Денгкелу. Издалека, благодаря уверенной, медлительной поступи, Пак Хассана запросто можно было принять за одного из его сыновей. Только вблизи было видно, какие впалые у него щеки и какая белоснежная щетина топорщится на подбородке. Впрочем, от его зорких глаз ничто не могло укрыться, он славился своей способностью замечать косяки рыбы за сотни метров. А непревзойденное знание местных вод заставляло обращаться к Пак Хассану даже богатых дельцов с северного побережья – он, словно паванг[3], помогал выбирать участки в море для строительства дорогих рыболовных сооружений. Сам Пак Хассан, постукивая себя по виску, выглядывающему из‑под белой шапочки, говорил, что никакой он не знаток. Просто умеет находить правильное применение глазам и мозгам.
Па ждал на веранде – корчил малышке рожицы и беседовал с Аминой о засухе.
В этом кампонге было все как и в других: развешанные сети, разложенная для просушки на ротанговых подносах креветочная паста, спящие возле домов лодки. Но сами дома были старше, больше, они наводили на мысли о постоянстве. Если многие дома в его родном кампонге стояли прямо на земле, а их стены были из оцинкованного железа, то здесь дома были деревянные, более затейливые, многие выкрашены в белый цвет, с красивыми скошенными крышами из аттапа[4]. Говорили, что этот кампонг стоит тут уже почти два столетия, его, первым из четырех, много поколений назад основали рыбаки с Суматры. Ему дали название гелап, “таящаяся темнота”, в память о солнечном затмении, которое, как говорили, случилось, когда первые рыбаки ступили на местный берег.
Мужчины каждого кампонга держались особняком. К тому же у малайских рыбаков и методы были свои: они ставили сети на более мелких местах неподалеку от берега или забрасывали с лодок удочки. Ан мо то и дело лезли к малайцам – учили сыновей рыбаков пользоваться другими сетями и новыми видами снастей, но те предпочитали способы, проверенные не одним поколением. Китайцы же, с их присущей новым иммигрантам жаждой обогатиться, пересели на моторки, как только поняли, насколько это увеличит их заработок. Они стремились на глубоководье, где можно поставить большие сети, с которыми в одиночку не управишься, и не слишком часто встречались со своими малайскими соседями.
Пак Хассан, хоть и не уходил далеко от берега, одним из первых показал старым китайским рыбакам, где глубины безопасны, а где нет и на каких участках рыбы больше всего. Если кто‑то и знал про исчезающий остров, то это Пак Хассан – так думал Па.
Наконец хозяин появился: на бедрах зеленый каин пеликат, грудь обнажена, под сморщенной коричневой кожей выступают ребра.
– Пак Хассан. – Па встал, приветствуя его.
Амина взяла руку отца и слегка коснулась губами.
– Что привело тебя сюда так поздно, Ли? – спросил Пак Хассан.
– Я… – Па вдруг понял, что слова покинули его. Как объяснить, что именно он видел и о чем хочет спросить?
В повисшей тишине Амина подхватила малышку и тактично удалилась поболтать с соседями.
– Ты про Лима хочешь поговорить и Разию? Пускай Лим сам приходит, если у него, змееныша, смелости хватит…
– Нет‑нет, Разия тут ни при чем, – ответил Па.
Молодой рыбак из их кампонга влюбился в одну из внучек Пак Хассана – дело гиблое с самого начала, а ведь кое‑кто видел, как он подошел к ней, когда она в одиночестве вытаскивала в устье реки крабовые ловушки.
[1] Боги достатка и удачи в верованиях перанакан – этнических китайцев, проживающих на территории Малайзии и Сингапура.
[2] Мифические существа из малайского, индонезийского и филиппинского фольклора. Представляют собой духа‑вампиршу.
[3] Шаман, изгоняющий злых духов и выполняющий функции старейшины.
[4] Пальмовое дерево.
