Великое расширение
– Сам не знаю, – покачал головой Хиа. От удивления он даже не ехидничал. Потом показал на каменного окуня, на морского леща и на зубатку длиной с его руку от кисти до локтя: – Может, оставим одну на вечер сготовить!
Рот А Бооня наполнился слюной – под липкой кожей зубатки, когда расковыряешь ее палочкой, прячется белое мясо, плотное и маслянистое. Обычно себе они оставляли лишь рыбью мелюзгу, худосочную рыбешку, набитую костями‑булавочками, съедобную, только когда ее пожаришь до хруста.
– Да ну! Ты чего, Хиа? А у Па ты спросил? – не поверил А Боонь.
– Еще нет, но ты глянь, сколько рыбы‑то. Ничего ведь, если одну большую оставим, отпраздновать!
А Боонь радостно закивал. Когда Хиа относился к нему по‑доброму, А Боонь преисполнялся обожанием. Он смотрел на круглое загорелое лицо Хиа, на блестящие черные глаза и падающие на лоб волосы, длинные и красивые. Спору нет, его брат – самый сильный, замечательный и симпатичный из всех деревенских мальчишек. Неудивительно, что Па к нему привязан больше всего, так оно и должно быть.
Па подозвал мальчиков, велел им сбегать к его лучшим друзьям‑рыбакам – Гим Хуату, А Ки и А Туну – и созвать всех в дом Ли по окончании торговли.
– Это потому, что у нас сегодня на ужин большая рыбина? Потому что мы столько наловили? – спросил А Боонь.
Па покачал головой и наклонился, так что лицо его оказалось вровень с лицом сына.
– Боонь, будь умницей, не говори никому про то, как мы сегодня выходили. Ни про остров, ни про рыбу. Ладно?
– Но почему? – удивился мальчик. – Столько рыбы – это же хорошо?
– Будь умницей и никому не говори. – Объяснять Па ничего не стал.
Хиа схватил А Бооня за руку и оттащил его от Па.
– Мы никому не скажем. Давай, Боонь, пошли.
– Но почему? – повторил А Боонь. – Почему?
Он устал. В конце концов, он выходил рыбачить впервые, и поднялись они в полчетвертого утра. За их спиной медленно всходило солнце, а ущербный месяц бледнел. Небо наливалось краской. Этот оттенок синего почему‑то наводил А Бооня на мысли о яичном желтке, хотя яичный желток желтый. Лицо Па окрасилось оранжевым, на выступающих скулах появились маленькие белые точки. А Боонь знал, что на вкус кожа Па солоноватая, как и его собственная рука. Сколько он себя помнил, кожа всегда была соленой, пот на ней смешивался с морской водой. Набившиеся в шлепанцы песчинки вминались в подошву, глаза разъедала соль.
– Почему? – не унимался он.
– Замолкни уже, – осадил его Хиа и потащил прочь с берега.
На рынке Па с Дядей все утро молчали, опасаясь, что кто‑нибудь заметит их необыкновенный улов и примется задавать вопросы. Чтобы избежать ненужного внимания, они перед тем, как отправиться торговать, продали львиную долю улова перекупщику.
Лишь сейчас, сидя дома в компании Гим Хуата, А Туна и А Ки, они немного успокоились. Во рту у каждого торчала сигарета – у всех, кроме Па и Дяди. Из‑за болезни Дядя, хоть и с большим трудом, но бросил курить, а Па никогда и не начинал.
Мужчин, подобных им, было множество – в кампонге, на всем побережье, в городе неподалеку. Втроем, вчетвером, впятером рассаживались они на стульях, на ступеньках, на циновках из пандана[1], на деревянном полу. Мышцы после долгого трудового дня приятно болели, а какие именно мышцы, зависело от ноши – таскали ли они рыбу, кирпичи, рис или трудились рикшами. Они баловали себя кофе, угольно‑черным или забеленным сгущенкой, неторопливо отпивали по глотку и потирали жесткие узловатые суставы. Беседы велись на разные темы, чаще всего пересказывались местные сплетни, но время от времени заходили разговоры и о политике. Или о том, кто выиграл в “двенадцать карт”, чья дочь или чей сын завел роман, как проходит мобилизация, где подают самые большие порции наси‑лемак[2]. Беседа текла неспешно, слова приносились в жертву отупляющему полуденному зною. Разговоры разматывали перепутанные мысли, притупляли боль и ломоту.
Па, Дядя и трое других много раз вели подобные беседы в золотые послеполуденные часы. Однако сегодня говорили они взволнованно, будто тайком. И причиной тому было загадочное наваждение, однородная твердь, остров.
– Ты про утесы? Тут всегда утесы были! Ты, Хуат, вечно просыпаешься ни свет ни заря, а потом в лодке сны досматриваешь… – Это сказал А Тун, самый громогласный из их компании. Его пухлые ладони были гладкими и блестящими, словно ракушки внутри.
– Как в Кота‑Тингги? – задумчиво спросил А Ки. Тихий и спокойный, он славился своей способностью перетаскивать мешки с землей, здоровенные, размером со свинью. Родился он в Северной Малайе, а сюда, в кампонг, переехал еще мальчишкой, вместе с родителями, с тех пор так и жил тут.
Па в Кота‑Тингги не бывал, о чем и сказал.
– Далеко это? Как на Сакиджанг‑Пелепах идти? Или на Кусу?
– Нет, – с досадой возразил Па. Он рыбачил тут всю жизнь и знал все острова. Этот был совсем не там.
– А Пак Хассана ты не спрашивал? Или Пак Сулеха?
Па покачал головой. Никому, кроме собравшихся сейчас, он об острове не рассказывал.
– Откуда на пустом месте вообще взялся остров? – с недоверием проговорил Гим Хуат, бывалый рыбак, самый старший из них.
– Что видел, то и говорю, – ответил Па.
– А улов ты и сам видал, верно? – добавил Дядя.
Повисла тишина, которую нарушало лишь постукивание – кто‑то нервно барабанил пальцами по стулу.
Гим Хуат признал, что за всю его бытность рыбаком, за все сорок лет, видеть подобного улова ему не доводилось. Остальные закивали. Было решено всем вместе совершить вечером вылазку и убедиться в существовании острова.
Услышав звук заведенного мотора, А Боонь и Хиа кинулись на берег. Несколько взрослых мужчин, втиснувшихся в тесную лодку, – зрелище странное. Па восседал на своем обычном месте возле мотора, остальные уселись по двое, наклонившись к бортам, чтобы равномерно распределить вес. Все они, как дети, подтянули колени к груди.
Мальчики провожали взглядом лодку, пока та, рассекая серые волны, не превратилась наконец в бугорок на плавном изгибе горизонта. Что же увидят там взрослые? Может, тайное пиратское убежище или колонию с миллионом разноцветных певчих птиц? Несмотря на неистовое послеполуденное солнце, напекающее спину, мальчики стояли на берегу, пока их не позвала мать.
– Боооонь! Яааааам! – долетел до них ее голос.
[1] Древовидные растения, листья которых используются для плетения.
[2] Традиционное блюдо в Малайзии. Рис, сваренный в кокосовом молоке.
